ВИЛЬЯМС А.Р. Поездка в Верхнюю Троицу

23.07.2023 19:40  |   | 

Рейтинг:   / 0

Альберт Рис Вильямс

Поездка в Верхнюю Троицу
(из воспоминаний американского писателя)

Прославляя крытую соломой деревню, из которой сам вышел, Есенин в то же время полностью отдался соблазнам города. Я по­знакомился с Есениным, когда он искал себе квартиру, просторную и удобную. По в перенаселённой Москве найти такую квартиру было трудно, и кто-то посоветовал поэту обратиться к Калинину. В то время Калинина в Москве не было — он уехал на несколько дней в деревню, немного отдохнуть.

— Неважно, — со всей самоуверенностью молодости заявил Есенин, — он будет рад увидеть Пушкина сегодняшней России. — И тут же добавил: — Или любого из его друзей.

Поэт настаивал, чтобы я тоже поехал с ним. И мы отправились в деревню, в гости к Калинину.

На следующий день мы вышли из поезда в Твери. В комнате, где мы остановились на ночлег, была только одна кропать. Есенин настоял на том, чтоб я спал на кровати, а сам растянулся на полу. Утром, когда я проснулся, его не было. Вскоре, верный себе, он прикатил в великолепном экипаже, запряжённом тройкой резвых коней. То была тройка, воспетая в песнях, сказаниях и рассказах путешественников об их приключениях в России. В то время знаменитая русская тройка практически уже исчезла из быта. Однако Есенин умудрился достать её. Не без дрожи я начал свою первую (и последнюю) поездку на тройке.

Прогромыхав по булыжной мостовой, мы выехали за город. Утренний туман рассеивался. Справа и слева до самого горизонта расстилались поля, то красновато-коричневые от сжатых хлебов, то ярко-зелёные; выделялись местами черные квадраты вспаханной земли. В спокойном воздухе жаворонки пели песню восходящему солнцу.

К полудню мы прибыли в Верхнюю Троицу и с шиком подкатили к избе Калинина. Во дворе, окружённый местными жителями, Михаил Иванович чинил машину, лёжа под ней на спине. Наше торжественное появление, может быть и произвело некоторое впечатление на крестьян, но не на Калинина. Такое тщеславие было, как видно, ему не по вкусу. Он поздоровался с нами несколько небрежно и снова занялся машиной — новой веялкой советского производства…

Из избы вышла невысокая женщина в сарафане (мать М.И. Калинина), повязанная красным платком. Поздоровавшись и нами, она провела нас в избу, и мы сели за стол вместо с остальными тремя членами семьи. Со словами «чем богаты, тем и рады» хозяйка поставила на стол большую миску с горячим мясом и картофелем. По старому крестьянскому обычаю все ели из общей миски, но из уважения к нашим привычкам Калинин поставил для нас отдельные тарелки. Сам же взял деревянную ложку и ел из общей миски.

Вскоре большой сияющий самовар весело зашумел на столе. На самоваре стоял горячий чайник. Наши стаканы наполнялись. С чувством явного удовлетворения Калинин, смеясь, заметил:

— По крайней мере, эта русская машина работает всегда безотказно.

— Вот именно, — солидно подхватил Есенин, — И я надеюсь и уповаю на то, чтобы мы не изобрели ничего большего и лучшего.

— Какая чепуха! — сказал Калинин, возмущаясь такой приверженностью к прошлому, и, увлёкшись, стал было перечислять преимущества, которые дают машины.

Но тут пришёл председатель сельсовета, и они начали вспоминать, как двадцать лет тому назад, летом, Калинин, выйдя из тюрьмы, прятался в своей деревне…
Во время этого разговора послышались с улицы голоса, звуки гармошки и балалайки и глухие удары о землю — где-то играли в городки.

— Раньше я играл в городки довольно хорошо, — сказал Калинин, — но сейчас уже предпочитаю по грибы ходить.

Взяв корзины, он и его друг, председатель сельсовета, отправились в лес. Есенин и я пошли гулять по улицам. Во многих домах пировали, раздавались песни.

Советская власть боролась с пьянством, запрещая тратить зерно на самогон. Это была трудная борьба: слишком глубоко укоренилась вредная привычка. И несмотря на суровые декреты, крестьяне продолжали гнать самогон…

Есенин отпивал по доброму глотку из каждой протянутой ему кружки, но, к счастью, настроение у него оставалось спокойное и грустное. Он начал петь. Под руку с новыми знакомыми Есенин отправился с песней по деревенской улице. За ними увязались девушки в ярко вышитых платьях, парни в домотканых рубахах и старики в лаптях и поношенных тулупах.

Остановившись у свежеотёсанных брёвен, Есенин начал читать свои стихи. Сначала он читал громко, и красноречие его возрастало по мере того, как небольшая в начале группа окружав­ших его людей вырастала в толпу.

А вокруг было всё то же, о чем он писал в стихах, — пронизанные летним солнцем золотые стога соломы, пасущиеся на лугу стада, высокие журавли колодцев, медленно поворачивающиеся крылья ветряных мельниц.

Крестьянам нравился напев и ритм стихов, им нравился и сам Есенин. Однако они не умели высказывать свои чувства. Послышались жидкие хлопки, возгласы «Давай дальше!», а Калинин, который к этому времени тоже подошёл к нам, слегка кивнул головой и коротко бросил: «Хорошо!».

Есенин привык к шумному восторгу городских поклонников. Ему хотелось и здесь получить доказательства своей славы, и он решил подогреть настроение слушателей.

— Скажите Михаил Иванович, — спросил он, — разве вы не согласны с тем, что стихи мои будут жить вечно?

— Вечно — это слишком большой срок, — сухо ответил Калинин.

— Ну, допустим, тысячу лет!

— Это тоже очень большой срок, — возразил Калинин.

— Но ведь в России Сергея Есенина знают все!

— Все — это очень много народу. Ну, положим, многие действительно знают Есенина. Точно так же многие люди знают Калинина, тут уж ничего не поделаешь: в газетах печатают наши портреты и имена. Но не надо преувеличивать. Для того чтобы о нас долго помнили, нужно быть действительно великим, как Маркс и Ленин. Вот они оказывают большое влияние на историю.

К этому времени пригнали скот. Подымая клубы пыли, овцы и коровы проходили по улице. Толпа стала расходиться. Одни ушли домой, другие окружила Калинина, рассказывая ему о своих делах и нуждах. От поэзии разговор перешёл к пахоте и другим насущным заботам деревни.

Вечером за кипящим самоваром мы вернулись к прежней теме. Настроение у Есенина улучшилось, когда он увидел, что Калинину знакомы многие его стихи и он может читать их на память. С большим чувством Есенин прочитал свою «Москву кабацкую»…

Поэт спросил:

— Михаил Иванович, разве это не выражает истинные чувства крестьянина?

— Может быть, и выражает, — ответил Калинин, — но мне кажется, что это скорее наивные ощущения поэта, чем чувства настоящего крестьянина.

— Но разве я сам не крестьянин по плоти и крови? — запротестовал Есенин. — Я-то знаю, что чувствует крестьянин. Я родился в деревне и вырос в ней.

— Я тоже, — сказал Калинин. —  И многие наши комиссары и писатели родом из деревни. Но старые интересы вытесняются новыми. В городе мы скоро отвыкаем от деревни.

— Кто угодно, но только не я! — сказал Есенин и прочитал стихи:

Русь моя, древняя Русь!
Я один твой певец и глашатай.
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и мятой.

— Очень хорошо, — сказал Kалинин, — Но жить в этих деревянных лачугах не так уж хорошо. Тараканы, пьянство и суеверия — в этом нет никакой романтики. Мы стараемся избавиться от этого. Мы хотим создать новую деревню, новую жизнь. Сделать это сидя в кафе, идеализируя нашу отсталость, нельзя.

Очень серьёзно, настойчиво Калинин пытался доказать Есенину свою точку зрения:

— Послушай, Сергей, у тебя есть талант и вдохновение. Почему бы тебе не вернуться в деревню, не принять участие в её борьбе, не выразить её надежды, не стать певцом новой жизни? Всё это принесло бы пользу и тебе, и твоей поэзии, и России!

Есенин на минуту опешил с мысли, что возможна такая резкая перемена в его жизни. Поэта тронуло внимание Калинина, он молча согласился. Чем больше Есенин раздумывал над мыслью, высказанной Калининым, тем больше загорался ею.

Утром он был полон радости от принятого нового решения. Мы тронулись в обратный путь. Покачиваясь, ехали по дороге повозке, запряжённой уже одной, а не тремя лошадьми. Вдруг неожиданно Есенин вспомнил, что так ни разу и не заикнулся о главной причине своей поездки Калинину.

— Вот так Михаил Иванович — воскликнул он. — Я приехал его просить квартиру в Москве, а что же получилось? Мне посоветовали жить в деревенской избе! —  Посмеиваясь над таким неожиданным оборотом дела, он добавил: — Но это же хороший совет. А какие заголовки будут в газетах! «Есенин становится отшельником!», «Отрекаясь от города поэт возвращается в родную деревню!».

Если бы только у него хватило воли выполнить своё решение. Манящее благополучие и яркие огни города значили для него слишком много…

«Москва». М., № 12, 1960 г. С. 168–170.

• < Назад
• Вперёд >