Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

77082215
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
30901
44515
75416
74631900
581388
1465143

Сегодня: Нояб 12, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

БАХРАХ А. По памяти. По записям.

PostDateIcon 29.11.2005 21:00  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 10303
Александр Бахрах
По памяти. По записям.

Было б с моей стороны нескромно говорить о моём «знакомстве» с Есениным, потому что число моих встреч с ним нетрудно сосчитать на пальцах одной руки, а разговоров было и того меньше. В «архаические» времена, точнее, в 1922-м году, существовал в Берлине книжный магазин под изысканной вывеской «Книжный салон». Владельцами его были три компаньона, добрые мои знакомцы, в прошлом — московские юристы. А что было тогда делать в германской столице безработным служителям правосудия, у которых в бумажниках ещё уцелело некоторое, хоть и весьма скромное, количество зелёных американских ассигнаций? Тогда казалось, вполне закономерным и логичным основать еще одно русское издательство, а при нём и книжное дело. В данном случае это было особенно к лицу основателям новой фирмы: их глава носил ассирийскую бородку, придававшую ему весьма литераторскую внешность, а кроме того, переводил «Песни Билитис» и — увы! — «Часослов» Рильке.
Живя в Берлине, я частенько наведывался в этот «салон», чтобы поглазеть на советские книжные новинки; они тогда были в диковинку и впервые стали появляться за границей. Однажды, зайдя туда невзначай, я был тотчас приглашён в директорский кабинет, в котором, как выяснилось, — праздновался выход в свет есенинского «Пугачёва». Мои юристы получили права на издание поэмы, и в углу можно было заметить еще пахнущие типографской краской аккуратно сложенные пакеты с этим новым изданием. А на письменном столе «директора» красовалось несколько бутылок шампанского, корзиночка с «птифурами» и тарелка с изящными бутербродами, чуть ли не с икрой. Словом, издатели хотели себя показать.
Около стола, слегка съёжившись, сидел в кресле сам виновник чествования. Вблизи я тогда видел его впервые и был чуть озадачен, предполагая, что теперь он ходит в цилиндре и лакированных башмаках. А между тем наряд его отнюдь не был экстравагантен. На нём был добротный костюм, явно сшитый по мерке, такой, что лучше и не придумать. Но, всё-таки, глядя на него, мне вспомнилось обращённые к нему строки одного из его ближайших соратников по имажинизму: «Кудри день, это ты в гранях города гость, / Сын полей хлебородной тиши». Ведь, подлинно, в Берлине да, вероятно, и в Москве Есенин всегда оставался неким «гостем», в какой бы костюм ни рядился. С городом — с любым — он едва ли был способен ужиться по-настоящему. В городах ему было как-то не по себе, казалось, что стены и потолки его стесняют, и он воспринимает их, как личную себе угрозу.
Впрочем, тогда его ласковое, такие типичное для деревенского парня из средней полосы России лицо светилось приятной улыбкой, и мне в этот памятный день, действительно, повезло: после двух-трёх произнесённых Есениным фраз можно было определить, что он совершенно трезв (а это было необычно), кроме того, пришёл он без своей «тени», без Кусикова, беззаветно охранявшего его от него самого и от его «дурных повадок». Всё это облегчало общение.
— Пришли полакомиться, — язвительно буркнул он, едва нас познакомили.
— Нет, я до шампанского не охотник.
— Да я вовсе не о том. Ведь я обещал им, — он указал пальцем на своих издателей, — прочесть отрывок из моей поэмы. Дайте книжку, я наизусть не помню.
Читал он негромко, но, как водится, с надрывом, с преувеличенными паузами между отдельными словами, оттеняя запятые и своим чтением стараясь еще больше подчеркнуть то «имажинистское наречие», на котором была написана его — не слишком ему удавшаяся, хоть местами эффектная — драматическая поэма. Горький где-то писал, что от есенинского чтения у него образовывались спазмы в горле, и ему хотелось рыдать. Думается, однако, что это было особенностью горьковского восприятия, а не воздействия есенинской читки, потому что некоторая её нарочитость особенного впечатления ни на кого из присутствующих тогда не произвела.
Обычно — я мог в этом впоследствии убедиться — он считал для себя наиболее выигрышным и бравурным монолог Хлопуши, который декламировал с качаловским пафосом (мне когда-то случилось присутствовать при том, как Качалов читал блоковскую «Незнакомку»). Но в этот день Есенин почему-то предпочел прочесть отрывок из самого конца своей поэмы со строками:
Не пора ли тебе, Емельян, сложить
Перед властью мятежную голову?!
……………………………………………………
Всё равно то, что было, назад не вернёшь,
Знать, недаром листвою октябрь заплакал.
Прочёл он эти строки, акцентируя их, почти со слезой в голосе, с нескрываемой горечью, и в камерной обстановке непритязательного кабинета в его чтении чувствовался трагический оттенок.
Может быть, мне это почудилось погодя, но в этих нескольких строчках, обращённых к разбитому Пугачёву, как бы таилось признание того, что он «споткнулся о камень», и предчувствие, что дальнейшее — то есть то, что «это к завтраму всё заживёт» — уже несбыточно. Это не помешало ему, едва закончив своё недолгое чтение, распространяться о «революционности» своего нового произведения и ещё о том, что в нём скрыта полемика, с Пушкиным, который, мол, Пугачёва не понял и пренебрёг историей. Странно было это слышать из уст автора поэмы, лишённой какого бы то ни было исторического правдоподобия и вдобавок нафаршированной анахронизмами. Но вступать с ним в спор было неуместно, тем более что, закончив свою тираду, он повторил в ещё более минорной тональности — «всё равно, что было, назад не вернёшь» и добавил: «Да, когда-то я свои стихи читал бандитам и проституткам, и они были лучшими моими слушателями, а вот теперь я их читаю пятерым «джентльменам» и — «дорогие мои… хорошие… — он произнёс эти слова врастяжку, подчёркивая этим, что это ещё одна цитата из поэмы, — и они моего Пугачёва не оценили».
Издатели наперебой пытались протестовать: «Как же так? Ведь мы вашего «Пугачёва» печатали не вслепую», — и, чтобы очистить атмосферу, откупорили бутылку. Есенин свой бокал только пригубил и отговорился тем, что спешить на свидание с Андреем Белым, жившим неподалёку.
— Какой гениальный писатель, — добавил он, ставя, к моему удивлению, во главу угла «Котика Летаева» поясняя при этом, что в романе Белый сумел «душу отделить от тела» и не только почувствовать, но и передать «пролёты в небывшее». Я запомнил его слова и понял тогда, что Есенину импонировало жонглирование абстрактными терминами, не слишком вникая в их содержание. «Вероятно, это самый замечательный из моих современников, — продолжал он, — и все мы, включая Ремизова и Замятина, перед ним подмастерья, только вот подтачивает его пристрастие к какой-то мистике». Очевидно, Есенину было тогда неведомо, что как раз в этот период своей жизни Белый отвернулся от штейнерианства.
Он ещё повертелся по комнате, надписал несколько экземпляров «Пугачёва», вполне некстати разразился какой-то колкостью по адресу Клюева и, пожав всем руки, насмешливо посмотрел на меня и промычал: «Всё-таки полюбите мои стихи, даже если в них тамбовский фонарщик некстати зажигает керосиновую лампу».
Мне затем пришлось видеть Есенина на каком-то многолюдном вечере с его Айседорой Дункан, рядом с «адъютантами», сдерживающими его порывы. Это был уже совсем другой человек, намеренно подчёркивающий, что ему море по колено. Он хотел перед публикой предстать «звездой», а между тем легко было заметить, что всё и все ему надоели и, в первую очередь, Айседора, с которой у него даже общего языка не было и, думается, что уже тогда он сознавал, что его женитьба на ней — своего рода «скверный анекдот». Вероятно, ему было стыдно, что эта далеко не молодая женщина ни с того, ни сего, придя на эмигрантское литературное собрание, затянула «Интернационал», стремясь продемонстрировать свою мнимую «революционность». Дёргавшему её за руку бедному Кусикову не удалось остановить перезревшую босоножку, только вносившую разлад в выступление своего растерявшегося и едва ли не «лающего» на неё супруга.

<1982>

 

Комментарии  

+1 #1 RE: БАХРАХ А. По памяти. По записям.Наталья Игишева 14.04.2019 01:43
Странный, однако, какой-то алкоголик и хулиган – только пригубил бокал (явно из вежливости) вместо того, чтобы напиться в дрова, а потом какое-нибудь непотребство учинить.
Цитировать

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика