Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58822371
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
15441
39415
145338
56530344
876193
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

КУЗНЕЦОВ В. Защитник Христа.

PostDateIcon 10.03.2014 16:10  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 11808

Виктор КУЗНЕЦОВ

ЗАЩИТНИК ХРИСТА

 

На Есенина заводилось тринадцать уголовных дел — как правило, по доносам излишне любопытных и вертлявых человечков. Все эти происшествия теперь известны. Примечательная особенность большинства скандальных историй: он никогда не начинал ссору первым. Но его легко можно было «завести» — неосторожной репликой, кривой ухмылкой, обидным намёком, чем и пользовались его враги. Не раз попадал в «тигулевку», защищая честь друзей или знакомых — бросать их в беде он не умел. Они же его неоднократно подводили. К примеру, однажды после приятельской пирушки издатель Илья Ионов спасся от милиционеров бегством, бросив Есенина на «произвол судьбы».
Некоторыми конфликтами поэта занималась, по его словечку, «Тётка», то есть ГПУ. Понятно, Лубянка драчунами не интересовалась, а настораживалась, когда речь шла об антисоветчине, «контрреволюции» и тому подобных «заварушках». В стычке Есенина с партчиновником Левитом и дипкурьером Рога, по их настоянию, также содержался, деликатно выражаясь, опасный по тому времени криминал. По счёту то было тринадцатое — проклятое число! — официальное «делопроизводство», в итоге приведшее к трагедии. Но существовала, как лишь недавно выяснилось, и четырнадцатая история, в которой он являлся главным героем, но роль которого уже после его кончины разыграл некий загадочный товарищ (о нём ниже). История эта связана с «агитками Бедного Демьяна», точнее, с одной из них, называвшейся «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна». Он печатался в апреле — мае 1925 года одновременно в «Правде», «Рабочей газете» и «Бедноте».
История русской поэзии не знает более мерзкой антихристианской хулы, нежели демьяновский «Новый завет…». Это неуклюжее собрание цинично-площадных куплетов (37 глав), оскорбляющих и унижающих православных людей. Несколько цитат из «бедного» рифмоплетения:
«Слушали Иисуса и объясняли вслух: /
«Да ведь в нём нечистый дух!»; «Дрых он ночью и похрапывал днём, / Скрёб голову, покрытую вшами и гнидами, / И питался диким мёдом и акридами»; «Как левиты взяли Иуду на пушку, / И как Иисус попал в ловушку»; «Молятся кресту ненастоящему. / По мне, впрочем, всё равно, / В какое не тыкаться бревно» («Беднота», 1925, 15 апреля — 27 мая). Демьяновский опус сопровождается грязно перетолкованными цитатами из «Ветхого Завета», развязными насмешками над проявлением религиозных чувств. Но  всё-таки главный пафос строчкогона не в осмеянии «чумазого Христа», а в шутовском издевательстве над историей России, её нравами, обычаями, верованиями: Русь была деревянною дурою, Мракобесия злостного детищем, Всесветным посмешищем, И перед «гордым иномплеменным зором»* Щеголяла своим позором.
(*Презрительное перетолковывание известной строки Ф. Тютчева из стихотворения «Эти бедные селенья…». — Прим. В.К.)
«Новый Завет…» — рифмованная иллюстрация воинственной ярославщины губельманщины, активно тогда вбиваемой в лихие пролетарские головы. Нужно было обладать мужеством, чтобы восстать против антихристианской лавины. Есенин не вытерпел и дал поэтический бой кремлёвскому богохульнику. А разве мог автор «Инонии» и тому подобных «скифских» произведений выступать в защиту Христа? Мог. После зарубежного путешествия (1923) наступил резкий перелом в его мировоззрении. «Я перестаю понимать, — писал он, — к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к Февральской, ни к Октябрьской» (из письма к Александру Кусикову). Пришло трудное прозрение: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живём <…>.
Уже давно стало явным фактом, как бы ни хвалил и ни рекомендовал Троцкий разных Безыменских, что пролетарскому искусству грош цена…
«(статья «Россияне»). Мучительно сложным было его возвращение к Богу. Процесс этот в связи с его трагической гибелью не завершился, но воскресение наступало несомненно. Двадцать пятым годом отмечены, например, такие его покаянные строки: «Ты ведь видишь, что небо серое / Так и виснет и липнет к очкам. / Ты прости, что я в Бога не верую, / Я молюсь ему по ночам. / Так мне нужно. И нужно молиться, / И, желая чужого тепла, // Чтоб душа, как бескрылая птица, / От земли улететь не могла».
Сестра поэта вспоминала, как в ноябре 1925 года в связи с грозившим ему судом и другими неприятностями он с отчаянием искал утешения. «Екатерина, ты веришь в Бога?» — спросил Сергей. «Верю», — ответила я. Сергей метался в кровати, стонал и вдруг сел, отбросив одеяло. Перед кроватью висело распятие. Подняв руки, Сергей стал молиться: «Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне». Известно, что Есенин не расстался с Библией (после смерти поэта Галина Бениславская передала книгу его сестре Шуре). Очевидно, в мае 1925 года поэтический ответ Демьяну Бедному был готов. Он предложил его Петру Чагину для публикации в «Бакинском рабочем», но тот благоразумно не захотел ссориться с придворным кремлёвским пиитом (об этом в 1965 году он рассказал есениноведу В. Субботину).
Ничего не оставалось делать, как распространить произведение в списках. Это, конечно, было опасно, но нельзя было и промолчать. Так в народ пошли отважные есенинские строки.

 

ПОСЛАНИЕ «ЕВАНГЕЛИСТУ» ДЕМЬЯНУ

 

Я часто размышлял, за что Его казнили,
За что Он жертвовал своею головой?
За то ль, что, враг суббот, Он против всякой гнили
Отважно поднял голос свой?

 

За то ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом Кесаря полны и свет, и тень,
Он с кучкой рыбаков из местных деревень
За кесарем признал лишь силу злата?

 

За то ль, что, разорвав на части лишь Себя,
Он к горю каждого был милосерд и чуток
И всех благословлял, мучительно любя,
И маленьких детей, и грязных проституток?

 

Не знаю я, Демьян, в «Евангелье» твоём
Я не нашёл ответа.
В нём много бойких слов,
Ох, как их много в нём,
Но слова нет, достойного поэта.

 

Я не из тех, кто признаёт попов,
Кто безотчётно верит в Бога,
Кто лоб свой расшибить готов,
Молясь у каждого церковного порога.

 

Я не люблю религии раба,
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба -
Я верю в знание и силу человека.

 

Я знаю, что, стремясь по чудному пути,
Здесь, на земле,
не расставаясь с телом,
Не мы, так
кто-нибудь
ведь должен же дойти
Воистину
к божественным пределам.

 

И  всё-таки, когда я в «Правде» прочитал
Неправду о Христе блудливого Демьяна,
Мне стыдно стало так, как будто я попал
В блевотину, низверженную спьяна.

 

Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос -
Далёкий миф. Мы это понимаем,
Но 
всё-таки нельзя, как годовалый пёс,
На всё и вся захлёбываться лаем.

 

Христос — сын плотника — когда Он был казнён,
(Пусть это миф), но всё ж, когда прохожий
Спросил Его: «Кто ты?», ему ответил Он:
«Сын человеческий», а не сказал: «Сын Божий».

 

Пусть миф Христос, пусть мифом был Сократ,
И не было Его в стране Пилата,
Так что ж, от этого и надобно подряд
Плевать на всё, что в человеке свято?

 

Ты испытал, Демьян, всего один арест,
И ты скулишь: «Ох, крест мне выпал лютый»!
А что ж, когда б тебе голгофский дали б крест?
Иль чашу с едкою цикутой?

 

Хватило б у тебя величья до конца
В последний раз, по их примеру тоже,
Благословлять весь мир под тернием венца
И о бессмертии учить на смертном ложе?

 

Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Ты не задел его своим пером нимало.
Разбойник был, Иуда был.
Тебя лишь только не хватало.

 

Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрёй, как толстый боров.
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов.

 

Но ты свершил двойной и тяжкий грех
Своим дешёвым балаганным вздором:
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И скудный свой талант покрыл позором.

 

Ведь там, за рубежом, прочтя твои «стихи»,
Небось злорадствуют российские кликуши:
«Ещё тарелочку Демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, пожалуйста, откушай!«

 

А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где образцовый блуд печатался дуплетом,
Ещё отчаянней потянется к Христу,
Тебе же мат пошлёт при этом.

 

Поэму вряд ли можно назвать шедевром. Она, по-видимому, писалась «на одном дыхании» — как душевный протест, как своего рода ответный удар на пошлейший антиправославный выпад. Принадлежность антидемьяновской сатиры Есенину не признавалась почти 75 лет. Его авторство отвергала сестра Екатерина, заявившая 2 апреля 1926 года в «Вечерней Москве»: «…категорически утверждаю, что это стихотворение брату моему не принадлежит». Следом опровержение повторили «Известия» (3 апреля) и «Правда» (4 апреля). Уже одно то, что Екатерина Есенина выступила с опровержением в газетах, свидетельствует о нажиме на неё — с чего бы то она вдруг обратилась в редакции без постороннего давления; поэта уже не было в живых, утверждать однозначно, что её брат не является автором «Послания…», по меньшей мере, глупо — она, естественно, не могла многого знать. Сегодня не новость, что сын Есенина — Юрий (Георгий) был расстрелян, а его сёстры и родственники подвергались серьёзным репрессиям. И всюду следовала тень его несломленной личности. Так что не удивительно, что Екатерина Есенина «отказала» брату в авторстве «Послания…». В народе же не сомневались в творце антидемьяновского памфлета. Его рукописные копии широко расходились по СССР. И сегодня (2000 г.) живы люди, подтверждающие этот факт. В 1926 году о мужественном поступке поэта сообщили берлинские и варшавские белоэмигрантские газеты, напечатавшие бесстрашные строки. И не ошиблись: наконец-то найден есенинский автограф «Послания»; специалисты подтвердили подлинность (см.: «Нева», СПб., 1999, N 10). О том, насколько горячо заварилась «демьянова уха», свидетельствуют многие примеры. «Новый Завет…» вызвал протест в Великобритании, отказавшейся получать в официальном порядке «Правду» именно из-за публикации в ней стряпни «Ефима Лакеевича». На все подобные заявления он реагировал цинично-презрительно. Есенинской защите Иисуса Христа сочувствовали тысячи людей, знакомых с ней по всё умножавшимся спискам стихотворения. За такое знакомство некоторые смелые читатели заплатили своей свободой и даже жизнями (см.: «Родники пармы«, 1993, N 3/7))..
Советская пропаганда, раздувшая в печати истерию против «есенинщины», не могла допустить возвращения народной славы поэта. Идеологическая машина заработала, и красному миру явился дотоле мало кому знакомый стихотворец, «заменивший» Есенина. Такая казённая судьба выпала Николаю Николаевичу Горбачёву
(1888–1929). В роли автора «Послания »евангелисту« Демьяну» он утвердился настолько, что даже в одном из томов выходящего сейчас академического собрания сочинений Есенина имя самозванца закрепилось. Поведаем о нём, основываясь на публикации в «Независимой газете» (1994, 29 апреля). Николай Горбачёв учился на юридическом факультете Московского университета (диплома не получил). После Октябрьского переворота воевал на стороне красных, занимал немаленькие должности: комполка, секретарь исполкома, уездный комиссар юстиции, инспектор Туркестанского фронта, начальник следственно-судебной части Заволжского военного округа, руководитель отдела военного совета Советской армии и флота Дальневосточной Республики, редактор редсовета военно-исторической Комиссии высшего военно-редакционного Совета Реввоенсовета. Неужели человек с такой анкетой неожиданно переродился, потянулся к Христу и стал пописывать крамольные стишки? Тискал пропагандистские статейки в «Коммунисте», «Красной звезде» и в других подобных газетах, где печатался и его будущий «противник» Демьян Бедный.
Вдруг, преобразившись, сочинил антидемьяновское «Послание…». Поверить в такую метаморфозу невозможно. В конце 1925 года, сразу после смерти Есенина, Горбачёв внезапно оставляет свой солидный и выгодный пост и становится незаметным сотрудником «Крестьянской газеты». Юрист — комиссар — военспец, так сказать, опростился и обратился к земле-матушке — не слишком ли подозрительное превращение?
Весной 1926 года чекисты вышли, уверяют, на след журналиста-храбреца. Любопытное совпадение: явно подневольное опровержение Екатерины Есениной появилось в газетах
2–4 апреля, то есть почва для провокации была подготовлена. 20 мая Горбачёва вызвал на допрос следователь Секретного отдела ОГПУ Семён Гендин, благо, смутьян-стихотворщик жил по соседству, на Лубянке, — случайно ли? Новоиспечённый поэт скоро «раскололся» и признал себя виновным. Каким образом гэпэушные сыщики пронюхали о сочинителе «Послания…» — остаётся неясным. По его рассказу, записанному Гендиным, опальное стихотворение ходило в списках безымянным; он якобы предлагал его для публикации в «Молодой гвардии», но фамилии сотрудника редакции не знает, читал, по его словам, журналистам «Красной звезды», но их имён не помнит. Забывчивый товарищ. На квартире объявившегося вдруг сатирика даже обыска не производилось. Второй допрос «состоялся» 2 июля 1926 года. Горбачёву предъявили обвинение по  70-й и  72-й статьям УК РСФСР (высылка из СССР или тюрьма до трёх лет). За «распространение агитационной литературы контрреволюционного характера», «за связи с белой прессой» Особое совещание при Коллегии ОГПУ своим постановлением от 31 июля 1926 года отправило Горбачёва в ссылку на три года в Сибирь. Никто этого самозваного мученика там не видел, кроме «борца за дело рабочего класса» Г. И. Мясникова, убийцы великого князя Михаила Романова, оппозиционера-троцкиста, бежавшего в  1927-м из СССР и позже тесно сотрудничавшего с Львом Давидовичем на почве нелюбви к Сталину. Сей «свидетель», по его словам, виделся с Горбачёвым мельком, запомнил его пенсне на носу, эдакого крепыша с «русским лицом средней России». (В  1945-м наблюдательного воспоминателя расстреляли.) Не прошло и четырёх месяцев после ссылки Горбачёва — его освободили, причём необычным способом. 5 ноября 1926 года зампред ОГПУ Ягода вырвал из настольного календаря листок и черкнул на нём подчинённым указание — освободить страдальца «вовсе». В тот же день (NB!) ОСО при Коллегии ОГПУ приняло соответствующее постановление. Без обыска, фактического следствия и без суда посадили «бедного человека» и не менее келейно, по-свойски, отпустили. Вышел на свободу и…  исчез. В  1991-м реабилитирован, хотя никто об этом не просил. Кандидатуру Горбачёва на роль создателя «Послания…» ГПУ избрало крайне неудачно: слишком заметная красная фигура, особенно в военно-партийной журналистике. Да, как и многие «перьевые» работники, пописывал стишки и статейки (под псевдонимами «Егор Всезнайка«, »Ковбой«, »Конёк Горбунок« и другими). В  1926-м,  когда ему срочно понадобилась репутация поэта, появился сборник его (?) совершенно беспомощных виршей »К общей цели через артели…« под многозначительно-ироничным псевдонимом »Николай Посадский«. Читателям предлагался зарифмованный »Примерный устав артели«, героем которой выступал сапожник Сергей (NB!). Чтобы дать представление о бесконечной бездарности сочинителя, процитируем его восемь строк:

 

Серёжа был весьма смышлёный,
Трудолюбивый паренёк,
И кроме грамоты мудрёной,
Старался всё узнать, что мог.
…………………………….

 

«Артель — вот наше в чём спасенье!» — Твердил кустарной он толпе: «За нас вся власть, все учрежденья, И вождь рабочих — ВКП!» Весьма напоминает анекдотически известное: «Служил Гаврила Хлебопёком…» Горбачёвское кустарное рифмопроизводство отличается от есенинской лирики так же, как эфир медицинский от эфира Небесного. 22 августа 1929 года Николай Горбачёв скончался «после продолжительной и тяжёлой болезни», сообщала газета «Кустарь и Артель» (N 59), где он сотрудничал, по уверению редакции, «в продолжении трёх с половиной лет». Информация требует проверки. Не исключено, в 1929 году, когда троцкинята стали заметать следы своих кровавых провокаций, «убрали» и «Посадского» — подобных примеров сегодня известно множество. Теперь можно уверенно сказать: «отнять» у Есенина дышащее гневом «Послание…» его врагам исторически не удалось. Просчитался и Демьян Бедный. За свои богомерзкие стишки он купался в деньгах и славе до той поры, пока в Кремле властвовали неистовые интернационалисты, издевавшиеся над православной верой и русской историей. «Наш удивительно талантливый поэт», — восторгался «Ефимом Лакеевичем» Ленин. «Большевик поэтического рода оружия», — умилялся Троцкий. Когда же их время ушло, «кончился» и красный виршеплёт. Его попытки в 1930 году вновь хорошо заработать, потешаясь над Христом и прошлым России (публикации стихотворных фельетонов «Слезай с печки« и «Без пощады»), встретили недовольство власти, менявшей свой политический курс. Сталин в личном письме резко одёрнул не знавшего удержу (и совести) поэта и посоветовал ему больше не заниматься клеветой и не распространять »лишь грязь«. Демьян Бедный примолк. Но в 1936 году вновь взялся за старые проделки, сварганив пьесу «Богатыри», в которой «огульно очернил богатырей русского былинного эпоса» (фраза из постановления Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР). В  38-м поэта-шута исключили из партии и Союза писателей. Он пытался выкарабкаться — не получилось. Правда, отдельные образцы его прежних рифмоплетений ещё десятки лет услаждали вкусы советских обывателей. После сего уместного отступления доскажем историю «врио» автора антидемьяновского «Послания…», «Николая Посадского» — Горбачёва. То, что его «дело» было шито белыми нитками, видно не только любителям остросюжетных книжонок, но даже и тем, кто вообще грамоте не разумеет. Следователь-чекист Семён Гендин выполнил свою работу из рук вон плохо. Задание это он получил, очевидно, не случайно. Ещё будучи следователем Московского городского ГПУ, он часто появлялся на разного рода литературных посиделках, торчал в «Доме Герцена» на Тверском бульваре. Любимым его занятием был отлов «русских шовинистов». 2 января 1926 года он послал начальству сводку наблюдений N 4, в которой, в частности, сообщал, что в писательском доме «…сейчас главным образом собирается литературная богема и где откровенно проявляют себя: Есенин, Большаков, Буданцев (махровые антисемиты), Зубакин, Савкин и прочая накипь литературы. Там имеется буфет, после знакомства с коим и выявляются их антиобщественные инстинкты, так как, чувствуя себя в своём окружении, ребята распоясываются».
Особое внимание в его донесении уделялось Михаилу Булгакову, типичному, по словам чекиста, идеологу «современной злопыхательной буржуазии». Два дня назад тело Есенина опустили в могилу, но осведомитель продолжал его пинать — как «старого знакомого» по так называемому «делу четырёх поэтов» (1923). Даже начальник
5-го отделения ОГПУ Дерибас не выдержал и оставил на доносе резолюцию: «Тов. Гендину. Покойников можно оставить в покое! А в чём конкретно выражаются их антисоветские инстинкты? Вообще, надо воду [лить] прекратить и взяться всерьёз за работу по руководству осведомлением» (здесь и выше цитаты по публикации в «Новом мире», 1997, N 10). Семён Григорьевич поусердствовал, результатом чего явился обыск (7 мая 1926 года) на квартире Михаила Булгакова. У писателя арестовали рукопись «Собачьего сердца», дневник, список «Послания »евангелисту« Демьяну» и пародию Веры Инбер на Есенина.
Обнаруженное «Послание…» лишний раз подтвердило его нелегальное хождение, заставило быстренько «найти» автора. Подходящей кандидатурой оказался Горбачёв, полагаем, перешедший в конце 1925 года на секретно-оперативную работу «под крышей» корреспондента «Крестьянской газеты». «Дело Булгакова» и «Дело Горбачёва» рассматривались параллельно всё тем же Гендиным. 18 мая к нему поступило заявление Михаила Афанасьевича с просьбой возвратить рукописи; 22 сентября чекист его допрашивал, заставил заполнить анкету (сохранилась). В ходе встреч он наверняка интересовался, откуда и каким путём Булгаков получил крамольное «Послание…». И в заключении о Гендине: он профессиональный провокатор, замешан в сокрытии следов убийства Владимира Маяковского (после смерти подменил принадлежавший ему браунинг на маузер, находившийся в руках киллера, — см. Вал. Скорятин. «Тайна гибели Владимира Маяковского», М., 1998). Возмездие настигло гонителя русской литературы в 
1938-м. Военного журналиста избрали на роль козла отпущения по уже отработанной схеме. Ранее, в истории убийства Есенина, она неплохо сработала: военными газетчиками были лжесвидетель Георгий Устинов и укрывавший его Пётр Подашевский, очевидец-самозванец, костромской журналист Дмитрий Ушаков, критик Георгий Горбачёв, стихотворец Василий Князев и другие борзописцы, прятавшие следы злодеяния в «Англетере». За всеми этими суетливыми манипуляциями проглядывает физиономия Троцкого. Он, конечно, не мог допустить, чтобы такое общественно-взрывчатое произведение, как антидемьяновское «Послание…», принадлежало популярному в народе поэту — да ещё с такой легендарно-исторической судьбой. Не обязательно Лев Давидович сам нашёл «подсадную утку», это могли сделать и другие, но, думаем, без его одобрения кандидатуры Горбачёва не обошлось, тем более он не мог его не знать как бывший Председатель Реввоенсовета. Не исключено: прочитав «Послание…», Демьян Бедный всполошился и побежал жаловаться Троцкому, благо, они жили в Кремле рядышком. Над Есениным нависла ещё одна гроза… Правда, по стечению обстоятельств она прошла мимо поэта, стороной. В сентябре 1925 года возникло новое «дело». И если за защиту Христа формально-юридически судить было невозможно, то теперь представился удобный случай расправиться с Есениным окончательно. Ещё не потому ли безбожник Троцкий повелел судье Липкину не обращать внимания на ходатайство Луначарского — не устраивать «скандальный процесс крупному советскому писателю…».

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

 

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика