Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58836776
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
29846
39415
159743
56530344
890598
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

БИШАРЕВ О. Л. «Младший брат» Есенина

PostDateIcon 20.01.2016 19:23  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 3448

Бишарев О. Л.

«МЛАДШИЙ БРАТ» ЕСЕНИНА

I
   При жизни и после трагической смерти об этом человеке ходили легенды. Николай Тихонов в книге «Двойная радуга» писал о нем, как о сыне царского посла в Сербии Гартунга. Сам же он о юности и детстве рассказывал неохотно. Поэтому мало кто тогда, в тридцатые годы, а тем более сейчас, знал подлинную биографию талантливого поэта, ученика великого Есенина — Ивана Приблудного.
   В романтизированной биографии, которая хранится в РГАЛИ, Приблудный писал: «…я родился 1-го декабря по старому стилю 1905 года… лет с трех-четырех жил в Слободской Украине между Донцом и Доном… Уже к семи годам я мог стоять на лошади, идти в карьер. Конечно, я лично не шел в карьер по спине лошади, надо же понимать великий, могучий русский язык. А вы семи лет от роду, наверное, играли еще с шерстяными медвежатами или учились на улице ругаться, как настоящие взрослые возчики. Притом же и плавать я мог шести лет, как действительная рыба, а вы до сих пор, наверное, не можете…
   …Плюньте вы летом на свою службу или университет и хоть раз в жизни поезжайте к нам в нашу Слободку. При первом же вашем появлении белые, чистые хаты в вишневых венках наобещают вам целую гору всего наилучшего: и песен, и яблок, и меду, не исключая, конечно же, дивчат, кавунов и дынь. Такой уже удачный и гостеприимный край — моя Украина» (Российский государственный архив литературы и искусства, ф. 1068, оп. 1 , е. д. хр. 128, л. 1.).
   Иван Приблудный (Яков Петрович Овчаренко) родился в бедной крестьянской семье. Село Безгиново Старобельского уезда Харьковской губернии (ныне Новоайдарский район Луганской области) прилепилось на правом берегу речки Айдар. Родители жили бедно, но все же Якова отдали в земскую школу.
   Без материнской ласки прошло детство мальчика. Мать Яши умерла, когда ему не было еще и семи лет.
   В школе Овчаренко с первых же уроков полюбил русскую литературу. В третьем-четвертом классах он уже пробовал писать стихи. Больше всего любил Пушкина, портрет которого он впоследствии всегда носил с собой, как и томик великого Кобзаря.
   Первой, кто заметил талантливого мальчика, была простая сельская учительница Варвара Васильевна Курячева. Она научила Якова любить и понимать настоящую поэзию.
   После окончания земской школы будущий поэт мечтал продолжить образование в Старобельской гимназии, но бедность родителей не позволила осуществить эти планы. Пришлось Якову сменить ученическую сумку на пастушескую.
   Тревожное это было время. Громыхала по полям Украины гражданская война. Огненный вихрь закружил по обездоленной земле и Яшку.
   Почти полгода продолжались странствия молодого хлопца по Украине. В Кадиевке (ныне Стаханов) прибился паренек к бродячей труппе цирковых артистов. С ними было легче пробиться сквозь бурлившую Украину.
   Начальник Особого отдела Черниговской дивизии Иван Вонифантьевич Крылов рассказывал:    «После разгрома петлюровской армии корпус Червоного казачества, которым командовал Виталий Примаков, был отведен в Киевскую губернию.
   Зима 20-21 года выдалась снежная, холодная, голодная. «Успокоив» бандитов вокруг Белой Церкви, мы перебрались в Таращу. Тогда-то, в декабре 1920 года, и привели ко мне изможденного, худого хлопца. Некоторые ретивые работники отдела считали его вражеским лазутчиком и требовали расстрелять. Я поговорил с парнем по душам и понял, что никакой он не шпион. «Где же твои родители?» — спросил я у хлопца. «Белые расстреляли», — ответил он. Не знаю почему, но я поверил ему. Тогда по дорогам ходило много сирот. Вспомнил свои приютские годы… и решил, что сделаю все, но помогу парню стать на ноги. Приказал накормить, одеть хлопца. И стал Яшка Овчаренко у меня ездовым тачанки. За ним прилепилось прозвище «Приблудный», потому что приблудился, а Иваном он стал называть себя в честь меня.
   Вместе со всеми Иван переносил тяготы походной жизни. Таращи-Липовец, Литичев, Дережня, Хмельник —вот боевой путь, который прошел будущий поэт.
   На крупные боевые операции я его не пускал. Жалел. Ведь совсем молоденький был, а пуля — она не разбирает, где старый, а где юный. Иван же в бой рвался. Не выдерживал и отпускал его на ликвидацию какой-нибудь малочисленной банды, но все равно приказывал старшему, чтобы тот присматривал за Иваном. Бывало возвращается из боя, спрашиваю командира: «Ну, как Приблудный?». Улыбается: «Горячий хлопец».
   Приходилось выезжать в глухие хутора. Едем на тачанке, Иван лошадьми правит: «Хотите, стихи почитаю?». «Давай». Интересно было слушать. Я ведь, когда учился в университете Шанявского, самого Есенина видел. Правда, еще не знал, что он станет великим поэтом, но в курилке слышал, как он стихи свои друзьям читал. С виду не приметный, беловолосый, но что-то было в его облике и стихах такое, что привораживало к нему людей. Вот и в Иване что-то подобное было.
   Почитает стихи, спрашивает: «Понравилось?». «Да, — отвечаю, — а чьи они?». «Тараса Шевченко», — отвечает. И для пущей убедительности из-за пазухи томик «Кобзаря» достает. Но я думаю, что читал он свои стихи.
   Помню, вернулся из отпуска наш комендант Богданов с молодой женой. По такому случаю устроили вечеринку. В самый разгар веселья ко мне обратился сотрудник моего отдела: «Новенький-то так и вьется вокруг дома. Дело нечистое». Я приказал позвать хлопца. Он вошел без испуга. «Что, Иван, наскучили тебе лошади?». «Нет, худоба мне не надоедает. Вот хочу стихи жениху и невесте прочитать, значит, по такому случаю». «Небось, Шевченко?», — спросил сотрудник, который во всем и везде видел подвох. «Нет, свои». Читал Иван прекрасно. Что читал — не вспомню. На вечеринке присутствовала местная учительница. Уже после, когда все разошлись, она долго убеждала меня, что у парня настоящий талант и что ему необходимо учиться. Да я и сам прекрасно понимал.
   Пришла весна 1921 года. Бывало, подгонит Иван к дому тачанку и все лошадей моет, чистит. Обнимет лошадиную голову и что-то шепчет на ухо. А иной раз выгляну в окно, а на лужайке Иван со своим другом Андреем Рыбкиным (тот при штабе писарем был) борются. Посмотрю на них — ну дети еще. Ивану ведь тогда и шестнадцати не было, а Андрей на два года старше его…
   Когда летом пришел приказ уволить из армии всех несовершеннолетних, я тут же отправил Ивана и его дружка Андрея с сопроводительным письмом в Москву, к моему другу секретарю Краснопресненского райкома партии Григорию Беленькому. Тот определил ребят в интернат для одаренных детей, который находился в Серебряном Бору».
   Но не долго побыл там Яков Овчаренко. Вернулся туда, где только что проходил с дивизией Котовского.
   Почти год он прожил в Каменец-Подольске. Вступил в комсомол. Откуда-то узнал, что в Москве открывается Литературный институт.
   Москва показалась Ивану Приблудному «суматошной». В пору бы затеряться в многочисленных литературных обществах, союзах, но природный ум и здоровая реалистическая основа, заложенная В. В. Курячевой, помогли Приблудному выбрать правильный ориентир. Им стал для юного поэта Сергей Есенин.
   С замиранием сердца ждал молодой поэт заключения Валерия Брюсова. Но тому стихи Приблудного понравились. Несмотря на отсутствие систематического образования, он был принят на первый курс Высшего литературно-художественного института.
   Многим запомнилась его крепкая и ладная невысокая фигура, простое открытое лицо, освещенное безоблачной мальчишеской улыбкой и горячими карими глазами. Но под этой внешней простотой скрывалась полная внутреннего смятения душа поэта.
   3 августа 1923 года из-за границы в Москву вернулся Сергей Есенин. Именно тогда-то и познакомил товарищ Есенина, поэт Василий Наседкин, Приблудного с известным поэтом. Для Ивана начался новый отсчет времени. За два с небольшим года он прошел такую школу поэтического мастерства, которую редко кому удавалось пройти. Сергей Александрович не только принимал участие в его литературной судьбе, а и ввел Ивана в круг своих самых близких людей.
   Они вместе выступают 1 октября 1923 года на литературном вечере в Высшем литературно-художественном институте. Есенин читает цикл стихотворений «Москва кабацкая». Приблудный же, тепло встреченный преподавателями и сокашниками, выступил со стихотворением «О, чернобровая Украйна».
   Со многими поэтами и прозаиками знакомит Есенин своего ученика. Интересны воспоминания прозаика Всеволода Иванова о вечере, который состоялся осенью 1923 года в издательстве «Круг». На нем присутствовали Воронский, Пильняк, Пастернак, Бабель, Бедный, Безыменский, Киршон, Асеев, Фурманов, Светлов, Фадеев, Герасимов, Маяковский и другие литераторы. «Есенин читал свои стихи слегка хрипловатым, головокружительным, неимоверно выразительным голосом, а молодой поэт Приблудный, постоянно сопровождавший Сергея Александровича, черточкой отмечал на классной доске каждое прочитанное стихотворение» (С. А. Есенин в воспоминаниях современников, т. 2, 1986, с. 82.).
   Даже работал над стихотворениями Иван Приблудный так же, как Сергей Есенин. Сначала произведение «писалось» в голове, а уж потом ложилось на бумагу.
   Есенин часто встречался со студентами Литературно-художественного института. В беседах он советовал молодым поэтам оставаться все же поэтами самобытными, остерегал начинающих от стилизации стихотворений «под народность», от ухода в мир символов. В этой связи становится понятной надпись Есенина Ивану Приблудному на книге Г. Адамовича, которому была присуща камерность, слово, сказанное полушепотом, вполголоса. На книге стихотворений Г. Адамовича «Чистилище» Сергей Александрович написал: «Если будешь писать так же, помирай лучше сейчас же». На что Приблудный ответил: «Едва ли, Сережа, на эту похожа моя озорная стряпня».
   В воспоминаниях о молодом поэте современники отмечали, что у Приблудного начисто отсутствовало раболепное чинопочитание перед авторитетами. Особо это видно из воспоминаний Г. Бениславской.
   Конец октября 1923 года. Есенин, получив от Клюева бедственное письмо, на несколько дней с Приблудным ездил в Петроград и привез в Москву своего «учителя». Она пишет: «Вошел «смиренный Николай», тихий, ласковый, в нашу комнату и жизнь Есенина. С первой минуты стал закладывать фундамент хороших отношений. Когда я вышла, сообщил Сергею Александровичу свое впечатление: «Вишневая», «Нежная: войдет — не стукнет, выйдет — не брякнет». Тогда я это за чистую монету принимала. На «Сереженьку» молился и вздыхал, только в отношении к Приблудному проникся ревнивой ненавистью. И Приблудный, обычно доверчивый, Клюеву ни одного уклона не спускал, злобно высмеивал и подзуживал его, играя на больных струнах. Спокойно они не могли разговаривать, сейчас же вспыхивала перепалка, до того сильная была какая-то органическая антипатия. А Сергей Александрович слушал, стравливал их и покатывался со смеху…» (С. А. Есенин в воспоминаниях современников, т. 2, с. 60.).
   Дело объяснялось просто. Будучи в Петрограде в гостях у Клюева, Иван Приблудный столкнулся с такой стороной человеческих взаимоотношений, которая «покорежила» его. Физически здоровый, он поднял Клюева и со всей силы хлопнул его об пол, дотом всю ночь бродил по городу.
   С августа 1923 по август 1924 — это время, когда Приблудный почти ежедневно встречался с Есениным. Юный поэт был тогда частым гостем у гражданской жены Есенина — Галины Бениславской. Вот он читает на память присутствующим поэму Т. Шевченко «Гайдамаки»:

Як та хмара, гайдамаки
Умань обступили
Опівночі; до схід сонця
Умань затопили;
Затопили, закричали:
«Карай ляха знову!»
. . . . . . . . . . . . . . . .
Гвалт і галас. На базарі,
Як посеред моря
Кровавого, стоїть Гонта
З Максимом завзятим.
Кричать удвох: «Добре, діти!
Отак їх проклятих!»
Аж ось ведуть гайдамаки
Ксьондза — Єзуїта
І двох хлопців. «Гонто, Гонто!
Оце твої діти.
Вони католики.
Чого ж ти став? чом не ріжеш?
Поки невеликі,
Заріж і їх, бо виростуть,
То тебе заріжуть…»
«Убийте пса! а собачат
Своєю заріжу…

   В поэме Гонта убивает своих детей. Но на самом деле предводитель восставших крестьян не только не казнил своих детей, но и сохранил жизнь семилетнему сыну уманского губернатора Младановичу.
   Этот отрывок особенно волновал Есенина. Клюев разжигал в нем антисемитские настроения.
    «С. А. (Сергей Александрович — О. Б.) сидел рядом со мной, — вспоминает Г. Бениславская, — и говорил: «Слушайте, слушайте. Вот это самое. И я, если на то пойдет, сам отдам своих детей. Они тоже от еврейки. Плакать буду, но отдам, не пожалею». На утро, протрезвившись и слушая рассказы о вчерашнем, он сам недоумевал, откуда же это бралось в нем» (В книге: С. А. Есенин. Материалы к биографии. Г. А. Бениславская, Воспоминания о Есенине. М.: Историческое наследие. 1992, с. 46.).
   Весной 1924 года Есенин выписался из Кремлевской больницы, где лечил пораненную руку, одновременно скрываясь от милиции. Отношения с Бениславской не складывались, и поэт вынужден был жить некоторое время у критика Ильи Вардина. Там же с Есениным жил и Иван Приблудный. О незабываемом литературном вечере, на котором С. Есенин читал новые стихи, взволнованно писала жена Приблудного Наталья Петровна Милонова-Приблудная.
   Вместе с тем в институте шли занятия. Учился Приблудный своеобразно. Лекции посещал не все, экзамены и зачеты не сдавал. Брюсов понимал, что писать он все равно будет, и стремился дать поэту возможность получить знания тем способом, который ему доступен. В «трогательном вступлении» к первому своему сборнику «Тополь на камне» Приблудный писал:«… да простит меня строгая тень Брюсова за то, что я за три года не сдал ни одного зачета и ямб от хорея, а дактиль от амфибрахия отличаю только по слуху… и как доказательство моей великой сыновьей любви к институту — посвящаю этому институту мою первую книгу, выросшую в его стенах и на его дворе» (РГАЛИ, ф. 341, оп. 1, ед. хр. 656.).
   Винить Приблудного в том, что он не сдавал экзамены и зачеты, вряд ли можно. Вот перечень предметов, которые читались на первом курсе: исторический материализм, развитие общественных форм, история античной литературы, введение в историю западноевропейской литературы, введение в историю русской литературы, русский язык в связи с общим языковедением, историческая поэтика, основы стиховедения, логика и методология, энциклопедия музыки, естествоведение, введение в искусствоведение, семинарий по всеобщей истории.
   Известно, что Приблудный окончил только четыре класса земской школы, да и перерыв в занятиях был в семь лет.
   И тем не менее преподаватели относились к Ивану доброжелательно, а он, чувствуя это, отвечал им шутливыми частушками.
   Среди студентов молодой поэт также пользовался большой популярностью. Веселый, приветливый, общительный, он легко входил в любую компанию. Студенты любили песню, и, где бы она не возникала, там всегда можно было услышать баритон Ивана. Свои стихи, а также Есенина и Блока, он тоже пел на простые мотивы известных песен.
   …В середине июня 1924 года Есенин приезжает в Ленинград. Им начата работа над поэмой «Песнь о великом походе». В этой поездке его спутником был Приблудный.
   Есенин, как всегда, — в центре культурной жизни. Вот они вместе выступают в здании сестрорецкого курорта. Слушатели тепло встретили молодого Ивана Приблудного, который прочитал стихотворения о деде, о Безгинове. И, как бы подытоживая тему «малой родины», начатую Приблудным, мастерски звучали в тот вечер в исполнении Есенина недавно им написанные маленькие поэмы из цикла «Возвращение на родину». Они о Константинове, о матери, о деде, о тех переменах, которые произошли в деревне.
Импровизированные литературные вечера проходили и в более интимной обстановке, на квартире у издательского работника Александра Сахарова, большого друга Есенина, у которого остановились оба поэта.
   Кто только ни принимал и гостеприимно ни раскрывал свои объятия московским гостям — это и архитектор В. Улитин, и поэт И. Марков, и прозаик Алексей Чапыгин, и критик Павел Медведев.
   Большая дружба двух поэтов завязалась со студентами сельскохозяйственного института, который располагался в Царском Селе. Вот что вспоминал об этих встречах бывший студент этого института С. Д. Умников: «Это было летом 1924 года. В Федоровском городке Царского Села размещался сельскохозяйственный институт. В Ратной палате был наш клуб. Однажды объявили, что у нас выступит Есенин.
   Вместе с Есениным приехал и его тогдашний друг Иван Приблудный. Зал был заполнен до отказа. Не только сидели, но и стояли везде, где только можно.
   Есенин вышел на сцену своевременно, что с ним бывало не всегда. На нем был костюм, несколько тесноватый и не совсем новый, белая рубашка и галстук-«бабочка». Светлые волосы красиво кудрявились на голове. Но лицо выглядело уставшим.
   Есенин читал свои стихи то стоя на сцене, то сидя на стуле. Читал он хорошо, выразительно. Не только в словах, в музыке его стихов, но и в манере декламации слушателей пленяла необычная задушевность. Однако и от слов, и от характера чтения, и от всего облика поэта веяло грустью, щемившей сердце.
   После читал и Приблудный. Одет он был почти так же, как и Есенин, но без «бабочки».
   Потом они вдвоем пели что-то (тоже грустное) про «чужие куры». Кажется, о том, что на дворе «только ветер один, да чужие куры». Это была одна из любимых песен Есенина. Вначале я думал, что слова этой песни принадлежат ему, но позднее выяснил, что это было стихотворение Ивана Приблудного «Возвращение».
   И сейчас у меня перед глазами стоит эта сцена, два поэта поют грустную песню:

Как потерянный сын
Возвращаюсь в гости…
Где ж мой тын, мой овин,
Хата на помосте?

   Зрителей очаровало выступление поэтов, и они без конца просили продолжать концерт. Есенин читал и старые, и новые стихи. Особый восторг вызвало стихотворение «Гой ты, Русь, моя родная…», а когда он дочитал «Русь советскую»:

Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь», —

зал взорвался такими аплодисментами, что все вскочили с мест в общем порыве.
   После концерта в Ратной палате Есенина и Приблудного пригласили пройтись по паркам. Когда проходили мимо Александровского дворца, Есенин приостановился: «Сюда в 1916 году меня вызывала царица Александра. Послушала мои стихи, похвалила, но сказала, что они слишком грустные. Я тогда ответил ей:«Вся Россия такая».
   Из Александровского парка мы перешли, гуляя с Есениным и его молодым спутником, в Екатерининский, прошли мимо большого дворца, лицея, Верхней ванны, Эрмитажа, к воротам «Любезным моим сослуживцам». На прогулке Есенин был живее, веселее чем на сцене. Он как-то пытался скинуть свою грусть. Что и говорить, он был нашим кумиром. Иногда его пытались нести на руках, говорили много лестного. Тогда он морщился и просил: «Не надо, ребята! Не надо».
   13 июля Есенин и Приблудный в окружении молодых поэтов ленинградского «ордена» имажинистов садятся на пароход, который берет курс на Петергоф. Есенина пригласили выступить перед любителями литературы. Весь сбор шел в помощь Литфонду, который и организовал этот необычный рейс. Алексей Толстой читал собравшимся юмористические рассказы о жизни эмигрантов в Париже. Приблудный, как губка, впитывает в себя слова, меткие выражения этого талантливого прозаика.
   После Сергей Есенин под баян поет собравшимся веселые частушки, читает стихи.
   Читал свои стихи и Иван Приблудный. Вот воспоминания поэта Вл. Пяста: «Надо ли говорить, что ничей успех при этом нельзя было и сравнить с покорившим всех есенинским? Только еще ученик и продолжатель Сережи юный Ив. Приблудный привел публику в большой восторг, но не столько своими стихами, как артистическим темпераментом, умением быть «душой общества». (С. А. Есенин в воспоминаниях современников, с. 98.)
   Вл. Пяст никогда не принадлежал к есенинскому окружению. Тем значительней его воспоминания. Человек высокой культуры, близкий друг Блока, он по достоинству оценил и успех Есенина, и тот «восторг», который охватил всех после знакомства с никому не известным молодым поэтом.
   В начале августа 1924 года Есенин вместе с Приблудным приезжает в Константиново. Вот они сидят на ступеньках есенинского дома, о чем-то беседуют. Приблудный внимательно слушает старшего товарища.
   Незабываемые вечера в Константинове, когда Приблудный учил девчат украинским песням, вылились впоследствии у молодого поэта в строки «Баллады о безумии и мудрых колоколах». Дело в том, что, возвращаясь однажды ночью домой, Приблудный увидел начинающийся пожар. Он стал бросать камни в колокол и тем самым разбудил константиновцев. Пожар был потушен.
   В начале сентября 1924 года Есенин едет на Кавказ. У поэта начинается «Болдинская осень». Так хорошо ему еще никогда не работалось.
   В Тифлисе Есенин пишет одно из трагических своих произведений «Письмо к женщине»:

Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене;
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне…

   Боль разлуки с любимой, размышление над собственной судьбой, над судьбой родины ставят это стихотворение-поэму в ряд самых замечательных, самых драматических произведений русской поэзии.
   В самом начале своего знакомства с Есениным Иван Приблудный давал читать ему свою рукопись «Гость из Украины». И там, среди многих стихотворений, было одно, которое называлось «Открытое письмо». Начиналось стихотворение следующими строчками:

Вы, наверно, наверно, помните
Под последнюю песню дня.
У окна, в затаенной комнате
Я впервые вас нежно обнял…

   Далее шла незамысловатая история любви поэта к дочери полковника. Под стихотворением стояла дата — 21 января 1923 года.
   Если сравнить первые строки есенинского «Письма к женщине» и приблудновского «Открытого письма», то мы увидим, как схожи эти начала.
   Естественно, у нас нет оснований обвинять Есенина в плагиате, но факт остается фактом, что начало стихотворения Ивана Приблудного дало толчок к написанию Есениным одного из шедевров русской лирики.
   Несмотря на частые поездки, Есенин внимательно следит за литературной жизнью Москвы. Находясь в Батуми, в письме от 12 декабря 1924 года к Г. Бениславской он спрашивает: «Что нового написал Приблудный?» (С. А. Есенин. Собрание сочинений в 6 томах. М.: Худ. литература, 1980, т. 6. С. 163.)
   А тем временем в Литературно-художественном институте коридорами ходят зареванные студентки. Умер Брюсов.
   В статье-некрологе «В. Я. Брюсов» Сергей Есенин писал: «Утрата тяжела еще более потому, что он всегда приветствовал все молодое и свежее в поэзии. В литературном институте его имени вырастали и растут такие поэты, как Наседкин, Иван Приблудный, Акульшин и др. Брюсов чутко относился ко всему талантливому». (С. А. Есенин. Т. 5. С. 214.)
   Пройдет чуть больше года, и в последний путь Москва будет провожать великого лирика.
   Для Ивана Приблудного, после смерти Есенина, кончилась юность. Началась жизнь, полная удач и поражений. Последних было, конечно же, больше.
   В 1926 году в издательстве «Никитинские субботники» выходит его первая книга стихотворений «Тополь на камне». Она тепло принята и критикой, и читателями.
   Иван Приблудный много печатается в крупных журналах. Через пять лет у поэта вышел второй поэтический сборник «С добрым утром», после которого поэта арестовывают и ссылают на три года в Астрахань. Единственный, кто помогает ему в ссылке, — это великий актер Василий Иванович Качалов.
   Только в 1935 году Ивану Приблудному удается возвратиться в Москву. Старые друзья боятся встречаться с опальным поэтом. Многие двери печатных органов закрыты для Приблудного. Он перебивается случайными заработками.
   В это время готовится судебный процесс рад Бухариным. В тайных кабинетах НКВД знают, что Иван Приблудный знаком с «любимцем партии», что он запросто может прийти к редактору «Известий» в кабинет и, сидя на краешке стола, курить, и обсуждать литературные новости. Этого достаточно, чтобы завести дело на поэта, помня его выпады против строя, против руководителей высокого ранга.
   Вместе с Приблудным были арестованы сын Есенина — Георгий Есенин, Павел Васильев и другие.
   Как ни старались палачи, но Иван Приблудный держался мужественно. Ни одной фамилии, ни одного имени им не было названо. Впоследствии этому удивлялись сами работники КГБ. «Такого упорства и мужества мы не встречали», — говорили они автору этих строк.
   Несмотря на то, что вина Ивана Приблудного не была доказана, 13 августа 1937 года поэт был расстрелян. Для вынесения приговора судьям хватило двадцати минут.
   Прошли годы замалчивания. Поэт вернулся на родину, к своим землякам, вернулся со стихотворениями, в которых воспевается жизнь в ее многообразии.


II

   Самым неприемлемым для творческой оценки творческого наследия Ивана Приблудного было мнение, навязанное вульгарно-социологической критикой 20—30-х годов, что он, Приблудный, не кто иной, как эпигон есенинской музы. Отголоски этих суждений нет-нет да и услышишь в литературных кругах. Эти шепотки, словно мутная пена, и поныне обволакивают светлый и чистый облик поэта, его искреннее, волнующееся сердце, болевшее за все то, что происходило в те годы с нашей страной, с ее народом.
   У Ивана Приблудного, как и у всякого настоящего поэта, было развито чувство предвидения. О многих бедах, которые выпали на долю страны, говорил он в своих стихотворениях, говорил честно, открыто, порой до безрассудства смело.
   Эту смелость можно сравнить разве только с есенинской, когда гениальный поэт в поэме «Страна негодяев» говорил:

…Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасет для вас ножи.
Все вы стадо!
Стадо! Стадо!
Неужели ты не видишь? Не поймешь,
Что такого равенства не надо?
Ваше равенство — обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов — хорошая приманка,
Подлецам — порядочный улов…

    «Багряный небосвод» будущих потрясений подчас страшит И. Приблудного, ему хочется уплыть на лодке «подальше от мира», найти ту золотую середину, где рай, свобода и благополучие, которое обещали вожди того времени. Но очень рано для молодого поэта открывается страшная правда, что все они, простые люди, только «…беспечный народ на этом измученном свете».
   Так точно и почти афористично определил поэт внутреннюю драму народа, слепо поверившего в красивые лозунги. Ибо только «беспечный народ» смог позволить оседлать себя, повести в пропасть гражданской войны, а после таким же ровным строем отправиться в лагеря, оставляя родные места, превращенные в пустыню.
   Именно об этом страшном времени пишет И. Приблудный в небольшом стихотворении «Возвращение» (1923). Не нужно быть большим философом, чтобы понять всю трагедию, которая предстает перед человеком. Никто не вышел ему навстречу в его родной деревне, кругом «тишина… и только» да «двор, как осень, хмурый».
   От былого благополучия, устроенности крестьянского быта не осталось и следа. Тот страшный ураган нарушил все вековые устои, закружил и понес по просторам отчизны миллионы обездоленных крестьян.
   Многие из них, как и сам поэт, очутились в городе. Попав в совершенно чуждую обстановку, крестьянин, как никто другой, испытал на себе все конфликты цивилизации, когда слом привычных форм бытия и взаимное отчуждение порождают внутреннюю раздвоенность и душевный дискомфорт личности.
    «Где и туча никнет к этажу» — такое образное название дал Иван Приблудный одному из разделов своей первой книги. Даже природа и та выглядит придавленной к асфальтовым мостовым, никнет, становится серой и безликой.
   Иван Приблудный, человек с крестьянским укладом ума, или менталитетом, как модно ныне говорить, остро ощущал ту социальную дисгармонию, которая вырастала на многолюдных площадях городов. На смену прежней буржуазии рвалась новая. Но если у старой были и знания, и культура, то у новой не было ничего, кроме невежества, хамства и убежденности в своей особой исторической избранности. Она все более и более захватывала жизненное пространство, тесно сплетаясь с партийными кругами.
   Именно о ней, о новой разновидности буржуа, пишет Иван Приблудный в стихотворении «Я пришел из розовой деревни»:

А у вас бульвары да машины,
Площадей бурливая тоска,
И домов железные вершины—
Только солнце может приласкать.
В магазинах, блещущих и модных,
Драгоценный — хоть ненужный хлам —
Поднимает злобу у голодных
И разводит нищих по углам.

   Главной и первоочередной задачей, которую ставит перед собой поэт,— это рассказать правду о времени, в котором он живет. Не случайны заключительные строки этого стихотворения. В них И. Приблудный обещает, что пропоет всем нам «самое простое», расскажет не сказку, а найдет слова, образы, метафоры, которые помогут ему донести до людей «самое земное», что он чувствует.
   Уже в стихотворении «Город кирпичный, грозный огромный», посвященном С. Есенину, И. Приблудный верен своему обещанию. Сквозь шум машин, сквозь «рокот и гам» улиц едва ли пробьется голос соловья. Это «каменный сад», который убивает не только «шелестящий язык» тополей, но и душу поэта. Даже С. Есенину, закаленному в литературных схватках, тесно под этой железной крышей, не говоря уже о начинающем авторе. Конечно же, под «каменным садом» поэт подразумевает не только город с его противоречиями, а всю государственную политику, которая проводилась тогда в жизнь.
   Пролеткульт с его отрицанием прошлой культуры, с безудержным восхвалением машины и пренебрежением к человеку, с выравниванием всех и вся в одну линию, был как нельзя кстати усатому генсеку.
   Поэты и прозаики должны были крутиться винтиками и гаечками во вновь созданной государственной машине. И не дай бог, чтобы у кого-то прорезался свой голос, не дай бог, чтобы кто-то захотел пойти своим путем. Сразу же отлаженная машина начинала давать сбои. А это никак не шло в планы руководства. Вот почему у новой власти всегда были под рукой наладчики-критики, которые одергивали, загоняли непослушного на прежнее место.
   Таким унизительным экзекуциям подвергались не только молодые поэты, но и признанные лидеры в литературе: С. Есенин, В. Маяковский, не говоря уже о А. Блоке, В. Брюсове, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Н. Клюеве и других.
   Такое положение не могло не волновать Ивана Приблудного. Он все чаще задумывается над тем: «Почему, если жизнь хороша — Мы с тобой так не важно живем?» («Я прилягу на низкий диван», 1924).
   Поэт, конечно же, чувствовал пропасть между правдой жизни и официальными заявлениями партийного руководства. Он, познавший бесприютное детство, вставший в пятнадцать лет на путь защиты советской власти, вынужден скитаться бесприютным.

Я живу на свете, где попало,
И нигде, пожалуй, не живу:
То трава мне служит покрывалом,
То я сам собой примну траву, —

говорит поэт в одноименном стихотворении. И это тогда, когда приспособившиеся к жизни бюрократы имеют все:

А кому-то горницы и спальни,
Кресла для себя и для гостей,
И рояль, и чистый умывальник,
И седая нянька для детей.
Кто-то уважаемый и гордый,
Не желая прочих понимать,
Может летом ездить на курорты,
На аборты деньги выдавать.

   Поэт никогда не сменяет свою богатую песнями душу на ненавистный мещанский быт. Ожиревшие лица, умывальники и спальни с мягкими пуховыми перинами — все это чуждо ему, воспитанному не только деревней, но и суровым революционным временем. Он не станет «перед носом лисьим восторгаться благородством льва», не станет бежать навстречу «хозяевам» этой жизни , «лая и приветствуя хвостом».
   О чем мечтает поэт, чем живет он? Главное для него — это душевное богатство, которое он несет в себе, то нерастраченное чувство отношения к женщине, любовь к Родине, к земле, по которой он ходит.
   Несмотря на все житейские невзгоды, в стихотворении «Неоконченный пейзаж» (1925) поэт напишет:

Я с моей земной любовью ко всему, что только дышит,
Не могу без человека, без живого языка.

   Было бы, однако, упрощением думать, что поэт не мечтал о своей квартире, о «свежевымытой сорочке», но даже этот скромный человеческий минимум был недоступен ему. (До самой трагической смерти он так и не заимел своего угла, комнату ему сдал актер и писатель Борис Глубоковский. Именно в этом полуподвальном помещении Ивана Приблудного и арестовали).
   И как обидно становится поэту, когда несправедливые нападки псевдокритиков мешают в работе. Вот почему в стихотворении «Мне стыдно за мои стихи» Иван Приблудный гневно бросает им свою просьбу-требование: «…не трогайте ж нас, не травите/ И не спешите признавать».
    «Не спешите признавать» — это не какой-то заигрывающий реверанс перед критикой. Поэт понимает, сколь опасно чрезмерное захваливание молодого дарования, когда от необоснованной похвальбы кружится голова, теряется ощущение реальности своего поэтического дарования. Вот этого на первых порах не нужно поэту. «Лишь бы дали с годами расцвесть, /Остальное со мной расцветет», — говорил Иван Приблудный в стихотворении «Я прилягу на низкий диван».
   Несмотря на внутренние метания, душевную раздвоенность Иван Приблудный видит, что над страной нависла тень сталинского геноцида. Вслед за есенинским откровением, приведенным в начале этой статьи, в марте 1924 года из-под пера поэта вырывается следующее признание: «Тот устой перестроить затеяв, — застилает пожаром края» («Юность»).
   Беззастенчивое вдалбливание одной какой-то идеи, учения в головы, лишение человека воли ни к чему хорошему не приводит. В таком случае получается не человек, а робот. Таков вывод, к которому приходит поэт в стихотворении «Юность».
   Именно «роботам» в облике человека, присуще чувство жестокости. Хотя, если разобраться, то это чувство присуще каждому из нас. В благополучной, уравновешенной обстановке жестокость проявляется изредка, в единичных случаях. Только в экстремальных ситуациях, будь то войны, эпидемии, революции, — жестокость принимает массовый характер.
   Так произошло и в гражданскую войну. Один класс забирал, другой отстаивал свое. И с одной, и с другой стороны мы знаем массу примеров жестокости. Но вот что странно. Тот класс, который забирал, преследовал вроде бы гуманные цели — построить новое развитое демократическое общество. А создавалось это общество на крови своих же сограждан.
   Разрушив сотнями лет создаваемое общество, мы отвергли законы жизни общества, ничего не дав взамен. Вспомним: кто только не мог оборвать человеческую жизнь, руководствуясь якобы революционными эмоциями, «революционным правосознанием», — это суды, ревтрибуналы, чрезвычайные комиссии, ревтройки.
   История уже не раз доказывала, что на гребне волны революции поднимается со дна все самое отвратительное — это и карьеристы всех мастей, и люди, долгое время скрывавшие в себе чувство жестокости, и просто рвущиеся к власти мерзавцы. Получив власть, они были способны пойти на все, выплеснуть из себя эту жестокость, освободиться от всех моральных норм.
   Это понял своим юным сердцем Иван Приблудный. Его стихотворение «Собаке — собачья смерть» — это не только правдивый рассказ, это антигимн жестокости, которая перехлестывала в те суровые годы все дозволенные границы, но и предупреждение о возможных, еще более страшных репрессиях:

В те дни, когда стали шататься
Законы богов и царей,—
В судах не могли разбираться…
И, чтобы покончить скорей,—
Взмахнули злосчастного вора,
Хватили о камни раз-два—
И вот… только кровь у забора.
Да жуть, где была голова.
И судьи, от этой печали.
Еще продолжая шуметь,
Я помню зловеще кричали:
— Собаке — собачья смерть? —

такие натуралистичные и вместе с тем правдивые слова находит поэт, чтобы показать духовное падение вершителей человеческих судеб.
   Сейчас поражаешься, как мог восемнадцатилетний человек понять сердцем и умом то, что одна жестокость порождает другую, что вид и запах крови парализует волю, убивает добрые чувства, поднимая со дна души жестокость, которая творится подчас направляемая твердой рукой и хорошо выдрессированным аппаратом уже бессознательно. Трудно, очень трудно, остановиться и отдать себе отчет в происходящем.
   Поэт искренен. Он срывает с себя верхнюю одежду, показывая, что и у него в душе есть жестокость, жестокость, вскормленная темными силами, живущими в этом мире. Приблудный признается, что и он может кого-то обидеть и лишить жизни.
   Но произошло все наоборот. За правду, которую поэт говорил окружающим, за стихи, именно его лишили жизни. Предчувствие не обмануло Ивана Приблудного, когда он в стихотворении «Собаке — собачья смерть» говорил:

Такой-то, ненастной порою,
В ничем неотмеченный год,
Навек я себя успокою,
У вечно спокойных ворот.


И голос мой, все еще ранний,
Замрет среди прочих могил,
С обидой таких обещаний,
Каких вам никто не сулил.

   Не случайно признание поэта «Ваша земля мне не нравится,/ Лучшей же я не нашел». Родину, как говорится, не выбирают. Истинный патриот всегда останется с ней до конца, разделит все тяготы. И трагедия серенького перепела — это во многом трагедия всего молодого поколения нашей страны:

Глупый, убитый, замученный.
Вечно и всеми гоним, —
Долго ж ты был неприрученным
К тяжким законам земным…
(«Песнь о перепеле», 1923).

Однако, несмотря на все невзгоды, он находит в себе волю противостоять темным силам. В стихотворении «Эти строчки, игривые строчки» поэт говорит:

Знаю, многими буду я понят,
Буду многими даже любим,
По обычаю лишь похоронят
И зароют меня молодым.


По, скрывая смертельную рану,
Как всегда неразгадан и прост,—
Для спасенья из мертвых восстану,
Как в славянской легенде Христос.

   Водоворот восторженных песнопений в честь новоявленных «вождей» не увлек молодого Ивана Приблудного.
   Впоследствии ему не пришлось краснеть за строчки своих стихов. И это тогда, когда многие крестьянские поэты с радостью бы отреклись от того, что было написано ими в первые годы после революции.
   Очень скоро и к ним пришло прозрение. Уже в 1922 году в стихотворении «Стариком, в лохмотья одетым…» Николай Клюев подытожит всю свою жизнь, предречет, что «под смоковницей солодовой» он умолкнет, «как Русь, навеки». Правда, заканчивая стихотворение, он не предугадает того, что С. Есенин погибнет раньше его.
    «Крестьянские поэты имеют длинную и небесславную генеалогию. Они знают своих литературных предков и говорят о них с уважением», — такую мысль подчеркивал в 1927 году в статье «Крестьянские поэты» критик Иван Розанов. Однако он отмечал, что «молодежь» не остановилась на слепом копировании старших собратьев, что она идет вперед, развивая и обогащая поэзию. Критик отмечает Ивана Приблудного как наиболее талантливого среди поэтов есенинского окружения. Нельзя не согласиться с И. Розановым и в том, что поэзии И. Приблудного свойственен юмор и балагурство, «чего совсем не было ни у Радимова, ни у Есенина».
   Однако вызывает сомнения то утверждение, что в стихотворениях Ивана Приблудного не было «есенинского надрыва и раздвоенности», что в лирике молодого поэта отсутствовала та острота и напряженность, которая была присуща Есенину.
   Своей поэзией Иван Приблудный как раз доказал обратное.
   В своем творчестве Иван Приблудный, как и Есенин, не раз будет возвращаться в пору своего детства и юности. Образы близких — деда, матери — всегда живут в его сердце. Причем, Приблудный в своих стихотворениях никогда не скажет, что мать у него умерла. Вот она раньше всех просыпается, чтобы приготовить детям завтрак, истопить печь, а после заняться нелегким крестьянским трудом. На первый взгляд стихотворение «Детство» покажется некоторым идиллической картинкой, лубком. Здесь видим мы кувшин с молоком, медом намазанные пампушки, краснобокие яблоки. Все это скорее сказка, придуманная поэтом для себя, нежели правда. Реальность в другом. Она прорывается в горестных строчках: «Отец каменеет в труде».
   Оглядываясь в свое детство, поэт не забудет деда, который рассказывал сказки маленькому внуку, пел старинные песни «о лихом Запорожье». В горестные минуты жизни Приблудный не раз вспомнит свое Безгиново, затерявшееся среди донецких степей, где:

В поле вечер пахучий и синий,
В небе летом жара от луны,
Золотыми ягнятками дыни
И гурьбой пастухов кавуны.

   Уже первые публикации И. Приблудного в 1923 году в сборнике «Рабочая весна» и в журнале «Красная Нива» заставили критика В. Львова-Рогачевского признать в нем талант и темперамент.
   В стихотворениях, отмеченных неприятием городской культуры с ее противоречиями, мы чувствуем свежее дыхание полей, ощущаем, как по-молодому взволнованно бьется сердце поэта. В городе, «в железо, в гранит закованном», человек, по мнению И. Приблудного, чувствует себя неприкаянным, непонятым. Здесь нет ни «зеленых рек», ни садов, стелящих «пух смородинный», ни островерхих тополей, в венках которых «зреют белые личики хат». К достоинствам его поэзии относится не только искренность и свежесть глубоко жизнерадостного в своей основе мироощущения, но и та легкость языка, когда кажется, что стихотворения рождаются как бы сами собой, льются и текут свободно, без всяких усилий и творческих мук.
   Внешне, казалось бы, чисто пейзажное стихотворение «О, чернобровая Украйна» наполнено у Приблудного неподдельным драматизмом прощания с родной стороной, с близкими:

Покину кручи и байраки,
Покину хаты в рамках нив,
И кто-то долго будет плакать,
Косою очи заслонив.


И чей-то взор, летя в туманы,
Слезой застынет у окна.
И будет рот больнее раны,
Лицо — белее полотна.

   В дорогу возьмет с собой лирический герой «песни, что подслушал в лугах, на нивах и в лесу», они, словно горсть родной земли за пазухой, уберегут его от дурного слова и плохого человека.
   Не одно десятилетие прошло с тех пор, когда было написано это стихотворение. Но несмотря на это не перестаешь восхищаться емкими, сильными метафорами, которые завершают это произведение. В одной строке «Голубкой утро, галкой вечер» дана целостная картина дня с его восходом и закатом. Мастерски решается автором и цветовая гамма философской миниатюры. Голубое небо сменяется черно-синим. Вдалеке, у самого горизонта, горит «багряный небосвод» — предвестник невиданных потрясений.
   Необходимо отметить, что Ивана Приблудного всегда отличало редкое творческое здоровье, оно выражалось в органическом отвращении ко всяким формалистическим завихрениям, характерным для поэзии 10-20-х годов. В стихотворении «Мне стыдно за мои стихи», которое заканчивало первый раздел сборника «Тополь на камне», восемнадцатилетний поэт пишет с огромной силой чувства и смелости:

Но что же вы,
Увенчанные и большие,
Гремящие на всю Россию,
В страницах грамотной Москвы
Что дали вы?..


Плакаты, крики,
Сезонных молний вывих дикий,
Нарядность ритма, рифмы зык
И деревяннейший язык.

   В лучших традициях русской реалистической школы написано поэтом стихотворение «Испытал я рано и случайно». Тлетворное влияние «пудреной стаи», которая окружала С. Есенина, Приблудный тоже испытал на себе сполна. Нравственную чистоту мечтает увидеть поэт в своей любимой. Перед глазами опять встает образ матери. Черты характера, присущие ей, ищет он в девушке:

Подойдешь ты ласково и просто,
Как подходят дети к матерям.

   Через десять лет друг Приблудного поэт Павел Васильев напишет стихотворение, посвященное Наталье Кончаловской, русской писательнице, дочери художника П. П. Кончаловского. Анализируя творчество П. Васильева, критик Ал. Михайлов писал о том, что «Стихи о Наталье» — «это гимн любви, красоте, причем красоте телесной, плотской». И далее он замечал: «Васильев, кажется, готов вознести ее над землею, только бы не коснуться некоторых сторон вульгарного и грязного бытия». Васильеву так же, как и Приблудному, ненавистна «пудреная стая», у которой «кудлы пахнут псиной». Оба поэта со всем темпераментом воспевают «жизнь с улыбкой и печалью», не знающую конца.
   Возвращаясь, пусть даже мысленно, в родные места, Иван Приблудный преображается. Вместе с ним преображается и его поэзия. Оптимизмом наполнено стихотворение «Луг венком покрыли лозы». Это гимн трудовому человеку. Поэта отличает тонкое видение природы, музыкальность стихотворного ритма. Все здесь движется, поет, ликует от сознания своей необходимости в этом мире:

Скрип телег, волы и косы,
Жаркий полдень, звон и гам—
Гимн стогрудый, стоголосый
Солнцу, воле и лугам.


 Мы родились в этих долах,
В этих долах мы умрем,
Неустанных и веселых
Помяните нас добром!!!


Солнце — влево, солнце — вправо,
Ливни пламени — в плечо…
 Ой, как жарко телу в травах,
Ой, как сердцу горячо…

   Поэта влекут к себе поля, луга, где в небе «солнце еле на выгон взметнуло рога», где стаей чаек туман уносится в «засиневший простор», где «облака по углам на покой разбрелись, как бараны по знойному полю». Даже кладбищенские кресты и те «ухмыльнулись», потому что нельзя предаваться грусти и печали, когда все в цвету, и в природе господствует май. Обращаясь к животным, автор говорит:

Ой, телята, бычки, как и вы, я простой,
Только лик да язык человечьи.
(«Поле… поле, за небом вдогонку…»)

   Вслед за С. Есениным и А. Ширяевцем Иван Приблудный в небольшой поэме «Иван-да-Марья» одним из первых в советской литературе затронул очень актуальную ныне (но и тогда тоже) тему межнациональных отношений.

   У каждого народа во все времена — свое лицо, своя культура. Прекрасна и многообразна природа Грузии. Ни с чем не сравнить ее ущелья, горы, виноградники. Грозна и непокорна Кура, но она «возможная родня» Днепру, Неману, Дунаю — такую мысль подчеркивает Приблудный в стихотворных строках. С восхищением пишет поэт о людях этого удивительного края, о их гостеприимстве:

Заходи в любое из селений,
И любой хозяин будет рад
Показать плоды своих владений
И подать вино и виноград.


Наведет на лучшую дорогу,
Ни гроша не спросит за труды…

   Но было и другое время, когда феодалы стравливали русских с грузинами, а те, в свою очередь, не оставались в долгу, и тогда не только виноградники, а и людские головы безжалостно рубила острая сабля. Вместо красного вина текли красные реки крови. Но сейчас не место былым предрассудкам в любви между русским парнем и грузинской девушкой:

Но послушав сердца ли, ума ли,
Разберись… и ты поймешь сама,
Что — коль деды кое в чем хромали —
Не должны ж и мы сходить с ума, —

замечает лирический герой поэмы.
   У автора гармонично слиты духовный мир с миром природы. Опоэтизированно заканчивает Приблудный историю двух влюбленных:

И расскажет миру буйный Терек,
Как роднятся Север и Восток.

   В этом произведении двадцатилетний поэт поднимает вопрос о художественном мастерстве писателя, о его подходе к жизни. «Только тот считается поэтом, — не без иронии говорит Приблудный, — кто до слез художественно врет».
   Сведения о мире, взятые из прочитанных книг, — все это сводит стихотворение на грань ученических упражнений. Мнимые переживания героев произведения, сконструированные путем подбора ритмических строк, — вот что имел в виду Приблудный, когда писал о художественной неправде в поэзии.
   Прослеживая первый поэтический сборник Ивана Приблудного, критик Валентина Дынник в своей статье «Утренняя радость», опубликованной в двенадцатом номере журнала «Красная новь» за 1926 год, делает следующий вывод: «… выпуская «Тополь на камне», поэт сделал большую ставку — не на техническую умелость стиха, даже не на лирическую заразительность, а на всю свою, целиком взятую поэтическую личность».
   В этом с В. Дынник нельзя не согласиться, потому как в советскую литературу пришел поэт со своим голосом, со своим взглядом на окружающий мир.


III

   Второй поэтический сборник Ивана Приблудного «С добрым утром», который вышел в издательстве «Федерация» в 1931 году, был встречен разгромной статьей в журнале «Смена». Критики В. Волков и И. Любович писали: «… уход (И. Приблудного — О. Б.) от актуальных проблем современности в личные переживания, пустота и никчемность тематики, назойливая жажда мещанского счастья и, наконец, пустая словесная эквилибристика, — то перед нами во весь рост встанет яркая фигура воинствующего мелкого буржуа» (Волков В., Любович И. Дайте Приблудному удобную квартиру.// Смена. — 1931. — № 17.).
   Обвинения, выдвинутые в адрес Приблудного, были по тем временам более чем серьезные. А поэтому стоит объективно разобраться во всем, что приписывалось поэту.
   Во втором сборнике «С добрым утром» Ивану Приблудному удается найти свой стиль — слегка ироничный, на первый взгляд простоватый, поверхностный, но при внимательном рассмотрении наполненный глубоким внутренним смыслом. Прочитывая некоторые, казалось бы, безыскусные строки, ловишь себя на мысли: какой же поистине провидческий подтекст вложен в них. Иногда от этих строк веет холодными, мрачными казематами, с которыми в недалеком будущем поэту придется познакомиться.
Что характерно, в новой книге Иван Приблудный, похоже, вырывается из такого пленительного мира есенинской поэзии. Он по-прежнему ищет свой путь, свои мысли, чувства, отображающие мир. Если в есенинском мире много минорных тонов, и грустные мотивы как бы обволакивают природу и человека, высвечивая и добрые, и низменные действия и поступки, правда, всегда оставляя выход из тупикового состояния, то у Ивана Приблудного мы видим более широко открытые окна и двери, в них много молодого задора, но вместе с тем где-то возле самой открытой двери и окна видна затаившаяся в темных проемах грустинка. Поэт пытается прогнать ее, но она все не уходит, как не уходит у Приблудного чувство некоторой настороженности по отношению к окружавшему его миру. Может быть, впервые в некоторых стихотворениях этого сборника к нему приходит настоящая поэтическая зрелость.
   А вокруг над страной звучал восторженный хор, восхвалявший Сталина. Таким путем даже крупные поэты зарабатывали себе место под солнцем. Приблудному не раз намекали, чтобы он сочинил панегирик «светлейшему». Однако поэт не мог переступить через свою совесть.
   Уже в первом стихотворении «Московское утро» за чисто бытовыми деталями, картинками из повседневной жизни поэт в конце замечает:

Как бы ни были гремучи времена,
песня все-таки желанна и нужна.
Посмотри на эти будни и поверь,
нам особенно нужна она теперь…

   А что времена были «гремучи», поэту было видно невооруженным глазом. Несогласных с решением Генерального изгоняли из ЦК. Уже тогда, в 1929 году, в момент написания Иваном Приблудным стихотворения «Трамвай № 15» тень сталинского топора уже висела и над Бухариным, и над Рыковым, и над многими деятелями литературы и искусства.
   Как выразить свое отношение к происходящему, каким образом в поэтических строчках донести до читателя трагизм создавшегося положения? В стихотворении «Трамвай № 15», казалось бы, поэта волнует стремительная урбанизация нашей жизни. Но главное заключено, пожалуй, не в этом. На своеобразном поэтическом фоне перед нами предстает фигура Сталина:

Гоголь сидит, Люциферу подобный,
произошедшее он прозевал:
Кто ж сочинил панегирик надгробный
тройке, которую он воспевал?

   В христианских писаниях Люцифер — это Сатана, горделивый претендент на власть в этом мире. Эти мифы о Сатане исходят к ветхозаветному пророчеству о гибели Вавилона. Царю Вавилона приданы черты языческого демона планеты Венера: «Как упал ты с неба, Денница (греческое значение слова Люцифер — О. Б.), сын зари. Разбился о землю, поправши народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сомне богов, на краю севера, взойду на высоты облачные, буду подобен всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14, 12-15).
   С темной силой Сатаны небезуспешно соперничает тот, кто «сочинил панегирик надгробный» тройке, которую воспевал великий писатель. А ведь всем известно, что под Тройкой Гоголь подразумевал Русскую землю.
   Сталин уже в 30-е годы становится «устроителем, посредником между богом и людьми, носителем высшего авторитета на Земле». Он подменяет и Сатану, и Христа. Ему ничего не стоит, как гегелевскому духу всемирной истории, принести в жертву целые народы. Что народы, он даже статую бронзового Пушкина заставляет «шептать не вслух» «Медного всадника».
   Примечательно то, что в ноябре 1933 года поэт, далекий от «есенинской школы», — Осип Мандельштам — напишет стихотворение, где по-своему трансформирует мысль Приблудного о всеобщей глухоте, безмолвии и страхе, которые охватили общество:

Мы живем, под собою не чуя страны.
Наши речи за десять шагов не слышны,


А где хватит на полразговорца —
Там припомнят кремлевского горца…

   Раскрывая смысл написанного стихотворения, жена поэта Н. Я. Мандельштам очень точно охарактеризовала обстановку, сложившуюся в стране: «…люди так охотно ослепляли себя и шли за вожаком, запрещая себе сравнивать теорию с практикой и взвешивать последствия своих поступков. Вот почему происходила планомерная потеря чувства реальности. А ведь найти первоначальную теоретическую ошибку можно было, только вновь обретя это чувство. Пройдет еще немало времени до того дня, когда мы сосчитаем, чего нам стоила эта теоретическая ошибка, и проверим, действительно ли «десяти небес нам стоила земля»… Заплатив небесам, действительно ли мы обрели землю?» (Мандельштам Н. Я. Воспоминания. — М.: Книга.— 1989. — С. 151.)
   Всякие аналогии и параллели, намеки на свою личность, на личность своих «апостолов» карались Беломорканалом, Потьмой, Дмитлагом и другими лагерями. Новому Люциферу были нужны послушные рабы для выполнения пятилетних планов. Именно об этих догматических планах «вождя» говорится в стихотворении Ивана Приблудного «Пятилетка». И не удивительно, что критики в «Смене» не преминули отметить, что это пасквиль на пятилетку. При этом утверждалось, что выполняются эти задачи «вождей» благодаря «невиданному творческому подъему и энтузиазму широких рабочих масс».
   О том, какой это был «энтузиазм», видно из воспоминаний прозаика Варлаама Шаламова — человека, который прошел все дантовы круги ада. Писатель вспоминал в письме к Борису Пастернаку: «Белая, чуть синеватая мгла зимней 60° ночи, оркестр серебряных труб, играющий туши перед мертвым строем арестантов. Желтый свет огромных, тонущих в белой мгле бензиновых факелов. Читают списки расстрелянных за не выполнение норм».
   В 1927 году, задолго до выхода сборника из печати, в одном из номеров журнала «Прожектор» была опубликована «Баллада недоумений», в которой в облике петуха Иван Приблудный рисует нам портрет Сталина:

С большим венком на голове,
как всякий вождь, суров и хмур…


… И был отцом он всех детей,
был мужем всех перистых жен,
И был в республике своей
всех больше лаской окружен.

   И вот эту же балладу, через четыре года, Иван Приблудный перепечатывает в сборнике. Поэт старается скрыть настоящую сущность произведения. Он изменяет название. Теперь не «Баллада недоумений», а «Легенда». Изменив «вывеску», поэт, однако, не изменил ни одной строчки. Естественно, что такое упрямство в то время понравиться не могло.
   Не менее ясный намек на чинимые в стране репрессии прозвучал у Приблудного в стихотворении «Товарищ».
   Вспоминая своего учителя Сергея Есенина, поэт писал:

… Может быть, — безобидный и кроткий, —
ты случайно обидел кого,
и теперь часовым и решеткой
отгорожен от мира всего…
(«Товарищ», 1928)

   Какое фантастическое предвидение событий. Пройдут всего три года, и поэт отправится в ссылку. Через два года угодит за решетку Николай Клюев. Еще через несколько лет все есенинское окружение будет расстреляно. Сложит голову и сам Приблудный.
   Январский номер «Нового мира» в 1931 году поместил стихотворение Ивана Приблудного «Неотосланное письмо брату Максиму», в котором он, словно кнутом, стегал бюрократов от литературы.
   Подходя в мае 1928 года к своему первому съезду, напостовцы выдвигали целую серию лозунгов-работ, в которых проповедовали «углубленный психологизм», «теорию непосредственных впечатлений», «показ живого человека», «срывание всех и всяческих масок». Причем, все давалось настолько заумно, что трудно было неподготовленному человеку разобраться в этих мудрствованиях.
   Обо всем этом Приблудный и писал в своем «Неотосланном письме»:

Нужно много группировок
и поклепов, и пощечин,
и дискуссий, и сноровок,
чтобы стиль ваш был упрочен.


Как же я, простой, как глыба,
чуждый методам и школам,
удержусь на этих сгибах,
чтоб остаться хоть веселым.


Если жанров штук пятнадцать
или методов штук двадцать, —
как за ними мне угнаться,
чтоб от масс не оторваться…

   Полностью в «Новом мире» стихотворение опубликовать побоялись. Из него были изъяты наиболее острые строки:

Это вежливый подарок
скопу снобов и гурманов,
классу холеных овчарок
и ученых доберманов,


парикмахерам культуры,
эрудитам геморроя,
что кудахтают, как куры,
в жажде высидеть героя,


что возносят стяг свой пресный,
как мигающий огарок, —
это — вежливый, полезный
и последний им подарок…

   И хотя строки эти не были опубликованы, литературная Москва мгновенно узнала их, заучивала и цитировала при встречах. Всем было понятно, в чей огород летел этот булыжник.
   С нетерпением ожидали недруги И. Приблудного выхода его второй книги. Какой радостный вопль раздался в их лагере, когда они увидели новый сборник поэта. Вслед за В. Волковым и И. Любовичем свой голос поднял Лев Гладков. В Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР сохранилась его рецензия на сборник И. Приблудного «С добрым утром». Ни одного доброго слова не найдете вы в этой «рецензии», но всего больше поражает вывод: «Факт появления книги стихов Приблудного показывает, как мало еще сделано пролетариатом в области поэзии, если издательства решаются печатать столь вредные и плохие стихи… Идейное убожество, политическая слепота, консерватизм и художественное бессилие характерны для активизирующегося на фоне искусства мещанина, примером которого может служить Приблудный с его беспартийным «Добрым утром».
   Назвав стихи «вредными», Л. Гладков не отошел от истины. Да, они были вредными тем, кто говорил неправду своему народу, который за красивыми песнями и кинофильмами скрывал истинное положение крестьянства.
   Иван Приблудный в той же «Легенде» предсказал те страшные потрясения, которые ожидали его земляков, да и не только их, а и всех сельчан страны:

… А там, где был когда-то дом,
где в огород вливался двор,
теперь — крапива под плетнем
да пней чернеющий бугор.


И ни на грядах, ни в саду
девичий фартук не цветет,
и, напевая на ходу,
никто тропинкой не пройдет.


Как будто там прошла чума,
вселив покой, взлелеяв тишь;
лишь о былом сходя с ума,
над речкой мечется камыш…

   Комментируя «Балладу о штукатуре», рецензенты В. Волков и И. Любович писали: «Автору не приходит в голову, что у рабочего могут быть какие-либо иные стимулы к труду, кроме необходимости покупать жене лифчики».
   Думается, что это поверхностное, даже, скажем, утрированное вульгарно-социологическое раскрытие содержания стихотворения. Смысл здесь совершенно иной. Жизнь и смерть штукатура оценена всего в тридцать рублей. Такой мизер получал человек, ежедневно рискуя своей головой. Но даже и не в этом суть стихотворения.

… но поверь, не один из толпы,
позавидовать может тебе, —

горестно говорит о смерти штукатура поэт.

   Чему же должен завидовать человек из толпы этому бедному несчастному? Да тому, что он умер своей смертью, не исчез, как исчезали другие «в туман, в пустоту», «внезапно и зря», убитый «мирным бездушьем колес».

Если б мог я в сверканьи зеркал,
угадать свой конечный удел,
я давно штукатуром бы стал
и всегда б на канатах сидел, —

говорит в заключение Иван Приблудный.
   Сидел бы «на канатах», чтобы не спускаться на землю, ибо в это время там творились незаконные аресты, кончавшиеся лагерями и десятью годами без права переписки — то есть расстрелами.
   В огне гражданской войны тысячи сынов России отдавали свои жизни за святые понятия «Мир», «Земля», «Свобода». Что из этого вышло — это, конечно, другое дело. Но в то же время было немало людей, которые отсиживались за толстыми стенами квартир, выжидая, чья возьмет. В «Балладе о цивилизации» обыватель уподобен медведю. Вот он крадется по лесу за снедью для семьи. Он уже не хозяин этой округи, потому что нечаянным движением страшится накликать на себя беду. Лучше быть в стороне от всего происходящего.
   Аллегория, направленная в балладе против обывателя, и сейчас бьет прямо в цель, но получает иной оттенок, а именно: человек имеет право на свою частную жизнь. И историческая правота или неправота такого выбора колеблется в довольно широком диапазоне, в зависимости от конкретной ситуации, от направленности вектора исторического развития, от морального облика тех, кто зовет обывателя выйти из его берлоги.
   Отдавая дань людям, с которыми прошел поэт не один километр боевых дорог, Приблудный пишет стихотворение «Боевому товарищу». Закончилась война. Поэт спрашивает коня, чем он занят после войны: «ты арбу со свежим сеном тянешь к дому мужика?» или «может быть, стреножен ходишь у несжатой полосы?». А ведь было время, когда:

… злые дали
безбоязненно прошли,
под Проскуровым не пали, —
под Хотином не легли?..

   Да и сам поэт «жизнь бездомную солдата в дом спокойный перенес». Он рад работе и покою, но тревожное чувство охватывает его потому, что неспокойно в этом мире, потому что доносится «рычанье вражьих свор». Автор чувствует надвигающуюся опасность. И если она придет: «Мы готовы переделать ремесло, — ты — на новые подковы, я на старое седло».
   Несмотря на искренность стихотворения, чувствуется, что тема гражданской войны не волновала по-настоящему Приблудного. Она не поднялась из потаенных уголков сердца, чтобы засверкать и заискриться подлинной поэзией.
   Облик обывателя, который мы увидели в «Балладе о цивилизации», со всей остротой проявился в стихотворении «Случай в Монреале». Преклонение перед западным образом жизни, к месту и не к месту употребляемые иностранные слова и выражения дополняют и без того гротескную фигуру, нарисованную поэтом.
   Как и в первом сборнике, у Ивана Приблудного много стихотворений, посвященных родным местам, близким ему людям. Друг поэта писатель Александр Скрипов в своем очерке о Приблудном точно подмечал, что поэт, словно скульптор, лепит четкие барельефы, в которых запечатлеваются картины природы, родные образы.
   В стихотворении «Матери», навеянном есенинскими строками, столетние вербы помнят неуверенные первые шаги будущего поэта. Мать, поседевшая от слез, словно к живому существу, обращается к дубу и просит уберечь сына от опасности. Прислушивается она и к ветру: может быть, он донесет до нее весточку о «родной кровинке». Человек и природа в стихотворении неразрывно связаны друг с другом.
   В своих произведениях Приблудный очень часто наделяет неодушевленные предметы свойствами, присущими только живому существу. Так, например, в стихотворении «Московское утро» у него улица, просыпаясь, «зевая и потягиваясь всласть, восстанавливает прыть свою и власть», «трамвай, в длинный выстроившись ряд, как солдаты на учениях, стоят». В другом произведении, посвященном учительнице В. В. Курячевой, «бежит чумацкий шлях», «змеясь изгибами в полях, от северной зимы».
   В стихотворении «Моей учительнице» все виденное, прочувствованное ляжет на бумагу, воплотится в простые бесхитростные строчки гимна наставнице поэта. Это взволнованный рассказ о женщине, заменившей Приблудному мать:

До сих пор люблю и помню
лоз нестройный строй,
На горе — каменоломню,
дом твой под горой.


И, как песню, — твое имя
повторяю вслух,
Мой единственный, любимый,
мой далекий друг.

   Поэт заверяет свою учительницу, что он вернется в село, когда выполнит заданный ею урок, что он не обманет тех надежд, которые она возлагала на него:

Когда же сдам и запою
легко и наизусть, —
Тебя, наставницу мою, —
благодарить вернусь.


В село, где каждый белый дом
на все дома похож,
Где в самом белом и большом
ты и теперь живешь.

   К несомненным удачам Приблудного нужно отнести и стихотворение «Каменец-Подольский». Вернувшись в город своей юности, поэт с интересом всматривается в знакомое лицо города:

Меж скалами, меж вербами, ленивыми изгибами,
о чем-то, будто думая, колышится река,
дома в ней отражаются ныряющими глыбами,
сливаются, полощутся и тонут облака.

   И пусть здесь нет ярких, грандиозных событий, все равно для него Каменец-Подольский много значит, как память о молодости, о первой любви, и эта память остается в сердце навсегда. Ее не могут стереть ни расставания, ни города с более красивой и современной архитектурой.
   Люди живут в Каменец-Подольском обычной жизнью: трудятся, растят детей, отдыхают. И нет в этом ничего плохого и зазорного. Правда, вызывает сомнение утверждение поэта, что городок не знает «куда идет, зачем живет», что «некогда следить ему за модами столиц». «Провинция» часто острее чувствует те перемены, что происходят в стране. Другое дело, что стремление «быть не хуже» принимает порой гротескные формы.
   Приблудный «хотел бы вырваться» в город своей юности, но осознание того, что он уходит от старого, заставляет поэта признаться:

Прощай, прощай, любимый мой, всего тебе хорошего,
Не жди меня в садах твоих и злом не поминай…

   Стремление Приблудного обрести постоянную крышу над головой, упорядочить свой быт было встречено авторами разгромной статьи в «Смене», как «жажда мещанского счастья». Заканчивалась статья такими словами: «Мощная поступь социализма беспощадно давит идеалишки мелкого буржуа. Но Приблудному не хочется отдать себя дешево, он пытается повернуть колесо истории, вылечить «чахоточную действительность», в нем просыпается болезненная гордость Достоевского. Но если гордость Раскольникова была трагична, то «гордость» Ивана Приблудного выглядит жалкой и беспомощной, как мокрая курица».
Рефреном через всю статью проходила мысль: «Дайте приблудному удобную квартиру». Иллюстрировали этот опус знаменитые Кукрыниксы. Приблудный изображен подающим руку каким-то карикатурным человечкам, под этими фигурами художники, очевидно, подразумевали врагов социализма.
   Возникает вопрос: почему же такой яростно-непримиримой была критическая статья? Вывод напрашивается сам по себе. Одно дело, когда затрагивались определенные личности, другое — когда поэтом подвергалась сомнению вся тогдашняя идейно-политическая платформа.
   Почти дословно взяв у Некрасова название его знаменитого стихотворения, Иван Приблудный в «Размышлении у чужого парадного подъезда» попытался подытожить все те размышления о положении в литературе и в обществе.

… если я всегда тревожен,
то и мне, чем дальше —
хуже и тебе, читатель тоже, —

замечает поэт, явно сознавая, что «счастливые глухи к добру». Не тех ли некрасовских «прожектеров, искателей мест», переквалифицировавшихся в писателей, в людей, которые «по миру шагают гладко, ловко, словно по льду», которые «в бедный стаж свой без стесненья ставят надобную дату, а потом свои собранья сочинений предлагают издательствам, видим мы в стихотворении Ивана Приблудного? Это несомненно они, но достигшие положения в обществе, окруженные угодливыми критиками, которые в любую минуту готовы «величать их» в своих хвалебных статьях.
   Сам же поэт, наподобие того некрасовского мужичка, что спит «под телегой, ночуя в степи», скитается по миру, «млекопитаясь» у друзей. И было бы не обидно, если был бы человек бесталанный, а то ведь крупные журналы признают его дарование.
   Если Некрасов в своем стихотворении все же оставляет народу возможность подняться («Ты проснешься ль, исполненный сил?»), то Приблудному, потерявшему веру в обновление общества, ничего не остается, как «спотыкаться по пути к социализму».
   Последовавшие после выхода сборника «С добрым утром» травля и ссылка Ивана Приблудного завершились духовной смертью поэта.
   Но, несмотря на все неурядицы в ссылке, поэт старается участвовать в культурной жизни Астрахани. Ему милостиво разрешают печатать некоторые стихотворения.
   Об астраханском периоде творчества Ивана Приблудного судить очень сложно. Сохранилось всего с десяток стихотворений, которые были опубликованы в областной газете «Коммунист». Чувствуется, что эти произведения писал мастер. Сколько в них незлобливого юмора, творческого подхода к раскрытию, казалось бы, такой темы, как снабжение («Все, что нужно… для зимы»).
   Однако нужно отметить, что как поэт Иван Приблудный в этих стихотворениях полностью себя не реализовал. Этому, как видим, были объективные причины: здесь и жесткая цензура, и творческая надломленность, вызванная арестом и ссылкой.
   Вернувшись в Москву, Иван Приблудный пытается вновь вернуться к активной литературной деятельности, но это ему не удается. По своей наивности он подает документы в Союз писателей СССР. Однако в приеме ему было отказано.
   В 1936 году в газете «Известия», которую редактировал Н. Бухарин, публикуется стихотворение Ивана Приблудного «Письмо в Донбасс». Поэт возвращается в пору своего детства. Среди идиллических картинок безмятежной поры, словно набежавшая на небо туча, мелькает вопрос: чем же светит наша зрелость, наша долгая разлука?
   Поэт пытается сыграть в поддавки с Верховным Жрецом. Он радуется успехам брата на ниве шахтерского труда, гордится, что начинает постигать секреты его работы.
Однако попытка «влиться» в общий поэтический хор не привела к желаемому результату.
   Маленькая поэма «Обновление», опубликованная в журнале «Октябрь», говорит о том, что не иссякли поэтические родники Ивана Приблудного, что его поэзия остается загадочным, непостижимым сгустком энергии, которая чарует и не может не волновать читателя. Вместе с этим эти стоки приобретали все более классическую форму и содержание.
   Поэт видит, как щебечут соловьи «в молочно-розовом рассвете», подставляя под ветер «пепельные крылышки свои», как «мечется шиповник-недотрога», роняя на траву сережки. Это Украина, родина поэта.
   Приблудного убили, но не смогли убить его поэзию. Рассыпанные по разным изданиям, архивам, частным собраниям стихотворения Ивана Приблудного трудно, но все же неудержимо возвращаются к нам. Они, словно омытые теплыми летними дождями, всходят спелыми колосьями, давая пищу сердцу и уму.

Бишарев О. Л.Младший брат» Есенина. — Москва: «Инкон», 1995.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика