РУЗАНОВ Анатолий

Рейтинг:   / 1

ПлохоОтлично 

Просмотров: 7671

 

 

Анатолий Павлович РУЗАНОВ родился 9 мая 1942 года в г. Егорьевске Московской области.
Отец Павел Александрович Рузанов погиб на Великой Отечественной войне 8 марта 1944 года. Мать Елизавета Михайловна Рузанова была учителем. Троих детей воспитала одна. В 1949 году семья перебралась в город Старый Оскол Белгородской области. Здесь Анатолий Рузанов начинает писать стихи, заканчивает среднюю школу № 100.
В 1967 году он переезжает в Харьков. В 1968 знакомится с поэтом Борисом Чичибабиным. С ним Анатолия связывает более чем двадцатилетняя дружба.
С этого момента он работает на различных харьковских предприятиях (в том числе и в ХТТУ) художником-оформителем.
Создаёт поэтические произведения и активно публикует их до середины 90-х годов.
20 мая 1990 года вступил во Всесоюзное есенинское общество «Радуница». Участник трёх есенинских чтений.
В 1999 году издана первая книга Анатолия Рузанова «Чистовик».
Пропал без вести после 23 июня 2003 года.

ЕСЕНИНСКИЕ МОТИВЫ

ВЕНОК СОНЕТОВ СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

1
Иду тропинкой из Касимова,
Прекрасны в утреннюю рань
Спас-Клепики, и Константиново,
И в дымке розовой Рязань.
Бор изумрудный до иголочки,
Ока, шуршащая в песок,
Жемчужно-серой перепёлочки
Во ржи медовый голосок.
Как звёзд на небе не исчислится,
Так мне в есенинском краю
О нём светло и чисто мыслится,
Как, может, ангелу в раю.
Ему, средь пашен и полей,
Несу цветы июльских дней.

2
Несу цветы июльских дней,
Где на траве роса блистает,
Пусть ветровой, поющий свей
Следы песочком заметает.
Я знаю, что не заблужусь, —
Дойду лесами к изначалью.
Поэт, вместивший в сердце Русь,
Не затеряется за далью.
Пусть будет долог путь и крут,
Но сколько бы ему ни длиться,
К нему Россией доведут
Его берёзоньки-сестрицы.
Зовёт постигнуть всё красивое
Свет его слова негасимого.

3
Свет его слова негасимого…
Он так пленителен и чист!
Так тьма, огнём зари гонимая,
Уходит прочь — и день лучист.
И говорят с тобою просто,
Освободясь от немоты,
Плуги, коровы, грабли, косы,
Ухваты, кони, хомуты.
Здесь будто сам идёшь, крестьянствуя,
И я гляжу, не нагляжусь,
На всё есенинское царствие,
На всю есенинскую Русь.
И потому он всё родней,
За далью лет нам всё видней.

4
За далью лет нам всё видней,
Как в половодие весеннее
Плывёт за сизой дымкой дней
Ладья Поэзии Есенина.
Он сам, с кудрявой головой,
Минуя шквальные откосы,
И капитан, и рулевой,
А если надо — за матроса.
Направив парус человечности
Туда, где шёл кровавый бой,
От душ людских
до звёздной млечности
Сумел дотронуться рукой.
На грани двухтысячелетия
Он вечно юный и в столетие!

5
Он вечно юный и в столетие!
Поставив прошлому свечу,
Я строчки, полные бессмертия,
Как зачарованный шепчу!
«Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя?
иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне».
Нежна строка его цветущая,
Недаром чудится во мгле:
Ей откликается всё сущее
И всё живое на земле.
И потому его Рязань
Прекрасна в розовую рань.

6
Прекрасна в розовую рань,
И пусть рязанцы не обидятся,
Но, по-есенински, Рязань
Глазам людей приезжих видится:
В старушке видишь его мать,
В походке юноши весеннего
Сквозь годы хочешь увидать
Походку лёгкую Есенина.
В своей любви не одинок,
Я знаю, как сестра-поэзия:
Есенин — русский василёк
Среди берёзового грезива.
Пусть пьют цветы росу
бессмертия
За всех стихов золотоцветие.

7
За всех стихов золотоцветие
Что в этот мир принёс поэт,
Прекрасен, словно ночи летние,
Строк несказанных дивный свет.
Далёк от мистики готической
Или чудес заморских стран,
Он первозданностью языческой
Пролился в души россиян.
Взрастил стихов златое дерево,
Восславил на века село,
И каждому весной повеяло,
Любовью сладкой обожгло.
Пусть время отобрало дань —
Гордись Есениным, Рязань!

8
Гордись Есениным, Рязань!
Сердечней нет поэта в мире,
Езжай хоть в Томск, хоть в Обоянь,
Ищи в Нью-Йорке иль в Каире —
Везде найдёшь один ответ
(И вы за это не взыщите):
Поэты — есть! Такого ж — нет!
И понапрасну не ищите!
Чтобы, воспев и водь, и сушу,
И не смиряя свой полёт,
Мог потрясти людскую душу,
Так много видя наперёд,
Всю жизнь, с отвагою бойца,
Сражаясь с тьмою до конца.

9
Сражаясь с тьмою до конца,
До стен декабрьских «Англетера»,
Звал к милосердию сердца,
И в том была Поэта вера.
Строкой прочувственной горя,
Нёс доброту в людские сени.
«Мои стихи… В них кровь моя!» —
Так говорил Сергей Есенин.
Он видел даже и на дне,
За мишурою краснофлажной:
Россия в буре и огне,
И перед плахою — крестьянство.
Но не кляня ни капли доли,
Любил он Родину до боли.

10
Любил он Родину до боли,
Как ладанку, у сердца нёс
Её заботы и юдоли,
И песнь тележную колёс.
Кормя горбушкой жеребёнка
И добротой смиряя грусть,
Любил он Пушкина и Блока,
Всего ж сильней любил он Русь.
В заветном уголке хранима,
Как жизнь, которая одна
И только с матерью сравнима,
Была Есенину она.
И ту любовь он нёс в сердца,
Уйдя от отчего крыльца.

11
Уйдя от отчего крыльца
В ещё неведомые дали,
Земли рязанской деревца
«Счастливый путь, Сергей!» —
шептали.
Сельчане, нивы да изба,
Он вашу сущность миру высказал.
Недаром тронулась звезда
За ним на небе константиновском.
Блок, Городецкий, Гиппиус,
И Клюев, и другие встретятся.
Пока ж в пути стихи про Русь
В платочке материнском светятся.
Живя с селом в единой доле,
Он помнил дом родной и поле.

12
Он помнил дом родной и поле,
Отца и мать, своих сестёр.
Любил в сиреневом раздолье,
Зари рубиновый костёр
И под любой чужою крышей
Сумел в размашистых стихах
Нам рассказать, как в душу дышат
Коровья грусть и радость птах.
Когда ж, в объятьях жизни жесткой,
Глушил вином печаль-тоску
Ему рязанская берёзка
Несла целебную строку.
И исцеляла, как сестра,
У милосердия моста.

13
У милосердия моста
Он отдавал все чувства лире.
А жизнь, как финский нож, остра
Во вздыбленном
Коммуной мире.
Земля войною изувечена,
Народ повыкошен огнём.
Большевиками Русь повенчана
С нещадно бьющим Октябрём.
Повсюду ненависть и страх,
И крах грозит любому дому.
Лишь он, с отвагою в глазах,
Пел песнь любви всему живому.
О, Время, в кровь разбив уста,
Всё отдал людям дочиста.

14
Всё отдал людям дочиста
И до последнего листа
В любви, надежде был и вере
В свой миг последний в «Англетере».
Качается сомнений лодка,
Луна покойницки бела —
Петля, убийцы или водка
Поэта жизнь оборвала?
Ушёл он из земной обители,
Цветенье погасив лица,
Но вечно цвесть стихам пленительным,
Что им посажены в сердца.
К нему, любя неповторимого,
Иду тропинкой из Касимова.

15
Иду тропинкой из Касимова,
Несу цветы июльских дней,
Свет его слова негасимого
За далью лет нам всё видней.
Он вечно юный и в столетие!
Прекрасна в розовую рань,
За всех стихов золотоцветие
Гордись Есениным, Рязань!
Сражаясь с тьмою до конца,
Любил он Родину до боли.
Уйдя от отчего крыльца,
Он помнил дом родной и поле.
У милосердия моста
Всё отдал людям дочиста!

К ЕСЕНИНУ

Касаясь подоконников,
В сиреневую рань —
Идут цветы — паломники
К Есенину в Рязань.
Идут чистюли-неженки,
Как ходоки от нас,
От первого подснежника
До предосенних астр.
Хрупки и нежны путники,
Что людям так близки —
Фиалки, маки, лютики,
Ромашки, васильки.
И повилику с душицей,
И ландышей сердца,
Зовёт рожок пастушеский
Вихрастого певца.
Пройдут, не затеряются,
Через Мордву и Чудь,
Все злаки, что встречаются,
Они скликают в путь.
Трудна дорога длинная
И тропки нелегки.
В селенье Константиново
На берегу Оки.
Придут толпою зыбкою,
Головки преклонят
Пред скриплою калиткою
У дома в три окна.
В любую непогодину,
Когда приходит срок,
Плетёт цветами Родина
Есенину венок.
И в душах светозарному
Вовек не отсиять
За всё то несказанное,
Что он сумел сказать.

ЕСЕНИН

Заря на розовом коне
Летит в поля безбрежные.
О, нашепчи берёза мне,
Есенинское, нежное.
На белой коже письмена
Корявые начертаны,
Я знаю: то о нём весна
Оставила отметины.
Среди рязанистых ракит
Темнеет пень, окошенный,
Как тот есенинский цилиндр
В траву поэтом брошенный.
А он, кудрявый и босой,
Весь солнышком обласканный,
Идёт, круша траву косой,
С частушкой хулиганистой:
«Девки бегали по льду,
Простудили ерунду,
А без этой ерунды
Ни туды и не сюды».
Прошёл и весело глядит
На травы, что повыкосил
На семь покосов впереди
Соседей константиновских.
Под кручей пенилась Ока
Серебряною скатертью.
И сердцу Русь была близка,
И сто шагов до матери.
В хрустально сделанных стихах,
До края полных чувствами,
Есенин чародей и маг
Для всех слывущих русскими.
Стоял он полный светлых дум.
О ласточках, не вороне,
А на меже лежал костюм,
Пошитый где-то в Лондоне.

ВЕСНА НА УЛИЦЕ ЕСЕНИНА

С погодой мартовской весеннею
Слабеют ветры и мороз.
Иду по улице Есенина
В тени есенинских берёз.
Здесь так высок настрой лирический
И так прозренье глубоко,
Что на былой Экономической
Стихи слагаются легко.
У тротуара приовражного
Ручей на камешках поёт,
От родника, из Яра Саржина,
Идёт с бидонами народ.
Вода чиста в нём и железиста
И потому врачует кровь,
Что, как Есенина поэзия,
Крепит к земле родной любовь.
На Украине имя славное!
И потому вдвойне близки
Здесь солнце в ярь златокудрявое
И Лопань в синь сродни Оки.
И сердце радостно рязанится,
Когда под музыку Весны
В любимом Харькове сбываются
Надежды давние и сны.

РЫФМОЧКА

Не в краю персидском,
не в Рязани
И о чём стихами промолчал,
Девушку с библейскими глазами
В Харькове Есенин повстречал.
Нет ещё «Москвы кабацкой» гиблой,
Свеж и юн золототканый стих.
В год двадцатый по весне, на Рыбной,
Лев Повицкий познакомил их.
Был поэт красив до наважденья,
Буйно синь в глазах его цвела.
А она прошелестела: «Женя!» —
И ладонь смущённо подала.
В час, когда воркует голубиха,
И цветёт по-харьковски заря,
О стихах с ним спорила, о рифмах,
Очень мило «рыфма» говоря.
Там, где клёны почки распуская,
По весне зазеленеют вновь,
Нежно помнит улица Сумская
Лёгкий звон есенинских шагов.
Дом на Рыбной, крохотные сени,
И звезда над Лопанью свежа.
Улыбался на неё Есенин,
Золотые кудри вороша.
От любви идёт стихосложенье
И зовёт, и кружит, как весна.
Пусть не стала Миклашевской Женя,
Пусть не стала Снегиной она.
Пусть от дома лишь воспоминанье
Тополя да клёны берегут,
Но осталось здесь очарованье,
Что самой Поэзией зовут.
…И когда ручей запел из лога,
И берёзка в поле зацвела,
Позвала Есенина дорога,
В дальний путь, за славой позвала.
А она растаяла в сказаньях,
Как свеча, что ставят к образам,
Девушка с библейскими глазами,
Что Есенин «рыфмочкою» звал.

ПАМЯТИ ЕСЕНИНА

Конь зари — на диво нежно-розов,
И легко дымящейся тропой
Дон-Кихот деревни и берёзы
Выводил его на водопой…
По траве, росящейся и колкой,
Напевая, вёл за поводок,
И играл есенинскою чёлкой
Озорной рассветный ветерок.
На коне, застывшем на кургане,
Видел нескончаемую Русь,
Мельницу, где тихо под крылами,
Дремлет неразвеянная грусть.
К ней летел, разбойный и весёлый, —
Буйная, лихая голова,
Чтоб копьём серебряного слова
Закружить в ней песни-жернова.
Вознестись победно в майской сини,
До травинки Родину воспеть,
И звездой, пронзительно красивой,
У её подножья отгореть.

ЗВЕЗДА ЕСЕНИНА

Убили или же повесился
В год 25-й, в декабре?
Язык всевидящего месяца
Той ночью вырван на заре.
С тех пор чуть видная отметина,
Как неотстиранная кровь
У онемевшего свидетеля,
И больше никаких следов.
Поэта нет. Отсинеглазился…
Не знаем мы по чьей вине:
По воле ль демона кавказского.
Ища ли истину в вине?
Над его тайною могилою,
Покрытою плакун-травой,
Сестра — черёмуха родимая
Весною никнет головой.
…Но просветлённо, словно в праздники,
Призывом созванны одним,
Сюда приходят люди разные
Его стихи читать над ним.
Они звучат — стихи сердечные
И утверждают мысль его,
Что нет прекрасней человечности
В подлунном мире ничего.
За эту мысль животворящую,
Что миру нёс всю жизнь свою,
Собака, по щенкам скорбящая,
О нём поведала зверью.
Словами добрыми, утешными
Согрел поэт любой закут.
И в поколеньях братья меньшие
К нему любовь передают.
Уйдя от нас тропинкой склизкою
На перевале лет крутом,
Он душу выразил российскую
Так, как не выразил никто.
Жестоким временем израненный,
Тем счастлив был в своём пути,
Что землю лирой орязаненной
Заставил красочно цвести.
Где за Окой жемчужно-розовой
Рассвет над лесом молодым —
Таится в рощице берёзовой
Свирель, оставленная им.
В цвету Рязань и синь весенняя,
И изумрудная до дна
Во все концы звезда Есенина
Над милой Родиной видна.

* * *
Памяти Татьяны Сергеевны Есениной (1916 - 1992)

Как весну, как берёзку с серёжками
Образ дочки хранил до конца.
«Я — Есенина!» — топала ножками
Вся характером дерзким в отца.
Надоело винище берлинское
И Америки сытый предел.
Лишь увидев родное и близкое
Неизменно Есенин светлел.
Истомясь под нелёгкою ношею,
Обещал он: «Я скоро вернусь!»
И в глазах расцветали хорошие
Вёсны лучших есенинских чувств.
Эти чувства сердечные вынянчил,
Как рязанскую синь небеса.
А в цилиндр, чтоб тоску свою вылечить,
Насыпал он кобыле овса.
Время тает, как звёзды рассветные
И ничто нам не в силах помочь,
Но живут его строчки бессмертные
Нас волнуя и в полдень, и в ночь.
Ничего без следа не развеяно,
Как сказал наш великий поэт.
До свиданья, Татьяна Сергеевна,
Мы храним Ваш есенинский свет!

* * *
Иду по рязанской дорожке
В поэзии солнечный сад.
В ушах его песен серёжки
О Родине нежно звенят.
Лишь строку задушевную тронь,
Васильковой отрадой пленись,
И помчит тебя розовый конь
Через всю разноцветную жизнь.
Он зажёг для любви людей
Милосердия чистый свет,
Человечности грустный Орфей —
Вечной юности нежный поэт.
Пусть уплыли года-облака,
Но, как русских сердец переклик, —
Бьёт в селе что обвила Ока,
Его музы стозвонный родник,
За Россию, за радость, за боль
Негасимо в сиреневой мгле,
Красногривый табун новых зорь
Его славу несёт по земле.

Более полно с творчеством Анатолия Рузанова  можно ознакомиться на сайте http://kharkovhumanit.narod.ru/Poesiya1.html

 

 

«КОСНИСЬ БОЖЕСТВЕННЫМ КРЫЛОМ ДУШИ ТОСКУЮЩЕЙ, ПОЭЗИЯ!»
О лирике Анатолия Рузанова

Внешний облик многих поэтов довольно редко совпадает с нашим представлением о том, как должен выглядеть служитель столь тонкого и возвышенного искусства. Волевые лица, житейский прагматизм, деловитость, свойственную более руководителям торговых фирм — вот что мы часто видим, познакомившись с автором того или иного лирического сборника. Но облик харьковского поэта Анатолия Рузанова в немалой степени соответствует классическому образцу вдохновенного, отмеченного печатью романтизма слагателя ямбов, хореев и амфибрахиев. Я имею в виду, конечно, ту бесхитростную одухотворённость, так свойственную ему не только во время чтения своих стихов, но и в значительной мере в повседневной жизни. Уже не припоминаю, когда Анатолий Рузанов «прибился» к редакции газеты «Харкiвський електротранспорт». Возможно в середине 70-х годов прошлого века, а может быть ещё раньше, работая художником-оформителем в троллейбусном депо № 1 или службе пути ХТТУ. Его, как и каждую творческую натуру, словно магнитом притягивал наш пропыленный газетный мирок, наполненный вечным стуком печатных машинок, телефонными трелями и непонятной для непосвящённых спешкой.
…Дверь в «большую» комнату слегка приоткрывалась, и в образовавшийся проём заглядывало по-детски трогательное, слегка круглое лицо с большими синими глазами. Увидев, что те, кого он рассчитывал найти, на месте, входил и сам Анатолий. Он умел сразу же установить доверительную атмосферу, и после тёплого, с некоторыми нотками иронии приветствия, небрежно бросал фразу, способную нас заинтриговать:
— Только что разговаривал с Борисом Чичибабиным. Показал ему новые стихи. — И Анатолий доставал из хозяйственной сумки несколько небольших листочков. — Мэтру они понравились. А этот, сказал он, вообще шедевр!
Надо заметить, что в то время Борис Алексеевич Чичибабин работал в материально-заготовительной службе на первом этаже здания аппарата управления ХТТУ. Слава и признание были у него ещё впереди. И все же интерес к его суровой личности, ощущение того, что некие изменения должны грянуть непременно, просто витали в окружающем его пространстве… Я и Матрёна Зезюлина, моя коллега по редакции, съедаемые нетерпением, завладевали рузановскими стихами и на несколько минут в комнате воцарялась удивительная тишина. Ведь на маленьких листочках были произведения невероятно чистые и добрые, такие задушевные, что, казалось, всё вокруг тебя наполняется терпким ароматом лугового разнотравья и долгожданным весенним теплом.

В полночь майскую звёздочки чистые,
Словно мысли мои о былом.
Робко кисти сирени росистые
Ветерок задевает крылом.

Соловьиное пение слушая,
Ароматом цветочным дыша,
Без надрыва, без крика, без буйствия —
Наполняется мёдом душа.

Все пути в этом мире хорошие,
Если землю ты любишь, как мать,
И склоняясь к кринице, в пригоршне,
Можешь Родины лик целовать.

Стихи удивительные, трогательные, похожие на «лепет» ребёнка, оставляли в душе яркое чувство радости, почти религиозной просветлённости, давно забытого покоя. Всё это было так неожиданно на фоне жутких событий конца 80-х и начала 90-х годов, когда вся устоявшаяся советская жизнь с диким грохотом вокруг рушилась и подлое, чёрное зло выползало из каких-то затхлых и страшных нор. Иногда нам казалось, что даже выжить в этом мрачном мятущемся хаосе невозможно… И мы «прикладывали» спасительные строки поэта к своим «окровавленным» душам, словно прохладные, в капельках росы листочки целебного подорожника, сорванного ранним солнечным утром.
Бесконечная доброта, нарядность и веселая праздничность поэтических картин, та трепетная нежность, с которой Анатолий Рузанов относился к самому униженному тогда понятию РОДИНА, читателям не могли не нравиться. Думаю, именно поэтому его стихи охотно печатали заводские многотиражки и районки, солидные городские и областные издания. Да и он приходил в редакции не смиренным просителем, а как человек, хорошо знавший цену своим животворным строфам. В то время он был, безусловно, одним из наиболее печатаемых поэтов в Харькове, не считая, конечно, своего учителя и друга Бориса Чичибабина. Творческий порыв Рузанова был неудержим. И он щедро бросал всё новые и новые стихи на страницы самых разных изданий. С ненавязчивым постоянством Анатолий следовал принципу, который однажды провозгласил известный итальянский культуролог и философ Умберто Эко: «Если вся проблема — отсутствие существования и если то, что сказано, — существует, то чем больше мы говорим (пишем), тем больше существуем. Поэтому творчество и становится залогом существования. Придумывать, придумывать безудержно…».
И всё же, несмотря на довольно плодотворное и весьма длительное присутствие Анатолия Рузанова в культурном пространстве Харькова, он, казалось, не стремился к официальному признанию. Держался всегда уверенно и совершенно независимо, словно боялся «расплескать» в бестолковой суете свою яркую самобытность. В то время многое значил для него личный пример Бориса Чичибабина, жившего замкнуто и строго, не состоявшего при школах и творческих союзах. Столь же твёрдо и последовательно отстаивал Анатолий Рузанов свою внутреннюю свободу, возможность безграничного творческого развития. Наперекор трудным обстоятельствам жизни он оставался до корней волос русским человеком. Любовь к России, преданность её вечному, непобедимому духу мы ощущаем почти в каждой строфе его произведений, каждом поэтическом образе.
У Рузанова замечаешь и другой, крайне редкий у современных поэтов дар — умение тонко чувствовать настроение своих слушателей, влиять на их эмоции. Он хорошо понимает, чем можно затронуть приземлённую каждодневной суетой душу человека, как вызвать в ней подлинное волнение, сочувствие, сострадание, просветление, одним словом привести её в то сложное внутреннее состояние, которое древние греки называли катарсисом.
— Я читал людям стихи и многие просто плакали, — рассказывал Анатолий об одном из своих выступлений. — Пусть кто-нибудь ещё попробует выжать из слушателей, хоть одну скупую слезу.
Высказывание поэта относится к периоду его весьма плодотворного сотрудничества с еженедельником «Зеркальная струя». Стоит отметить, что это весьма демократичное издание было способно стать, просуществуй хотя бы лет десять, центром кристаллизации новых и весьма интересных тенденций в харьковской литературе. Анатолий довольно легко вошёл в круг «зеркальноструйских» авторов, среди которых было немало людей интересных и одарённых. Стоит назвать хотя бы Вячеслава Гончарова (Пыжа), автора стихотворного переложения великой памятки древнерусской литературы «Слово о полку Игореве». Именно в этом кругу, где было немало подлинных знатоков и любителей поэзии, читал Анатолий своего «Котёнка».

Котёнок жил. Скажу с любовью —
Какой бы вырос славный кот!
Комочком золотым на кровле
Он мыл с зарёю лапкой рот.
Был дом его чердак да рама,
Откуда в мир он выходил.
Гуляла где-то кошка-мама,
А он, по сути, жил один.
Голодный, в уголок забившись,
Он в череде кошачьих дней,
Мышей ловить не научившись,
Жил милосердием людей.

В этой небольшой балладе читателя трогает многое, но более всего точно угаданная автором интонация: такая задушевная, искренняя и в то же время пронизанная тревогой и любовью к симпатичному и беззащитному существу. Здесь хорошо узнаваемы и бедный городской пейзаж, и заброшенный чердак, и вездесущие «личности» местных алкашей… На этом, абсолютно привычном фоне судьба «комочка золотого» приобретает всё более трагичный оттенок. Куражась, любители зелёного змия приучают котёнка к вину. И наступает фатальный конец: «Болезнью взятый донельзя, Он умер рыженький и ласковый, Печально закатив глаза».
Предельно очеловеченная смерть котёнка, а по сути никчемного, одинокого и никому ненужного существа, позволяет автору затронуть актуальную в сегодняшнем жестоком и прагматичном мире тему христианского милосердия, истинной жалости к слабым и беззащитным. Сколько их неразумных и доверчивых гибнет ныне, столкнувшись с жестокостью и подлостью так называемого цивилизованного мира. «Котёнок» — это печальный реквием по юным наркоманам, которых толкнула в бездонную пучину страданий чья-то безжалостная алчность, по беспомощным старикам, на собственность которых была открыта циничная и жуткая охота, по всем наивным русским, украинским и белорусским девчонкам, втянутым в смертоносную сеть проституции. Именно потому, что это был реквием, то есть произведение траурного характера, и плакали, слушавшие его люди.
— Надо взывать к людским сердцам и совести! — сказал однажды Анатолий Рузанов. — Прежде чем что-то писать, надо очень твёрдо осознавать для кого и для чего ты пишешь.
Не думаю, что кто-то ещё сможет прочитать «Котёнка» так, как это делал сам поэт. Его простое и доброе лицо в такие минуты неуловимо преображалось, становясь более суровым и напряжённым. На нём проступало что-то давно и мучительно наболевшее, причиняющее не только нравственные страдания. По своему настрою баллада очень близка таким есенинским шедеврам, как «Корова» или «Песнь о собаке». В каждой из этих вещей зло выступает частью социально-экономического уклада деревни, одним из основных принципов обращения с братьями нашими меньшими. Со всею гениальностью провидца Есенин подводит нас к мысли о том, что зло, причиняемое бессловесному и доверчивому животному, рано или поздно возвратится к человеку в ещё более жуткой и непредсказуемой форме. Это было им прочувствовано за десятилетия до создания обществ защиты животных и за восемьдесят лет до начала эпидемии коровьего бешенства, нанёсшей миллиардные убытки мировому сельскому хозяйству. Огромной жизненной удачей Анатолия Рузанова является, на мой взгляд, тот факт, что сокровенную суть поэзии он увидел в бескорыстном служении добру и правде. Отсюда у него постоянное стремление прививать читателям искреннюю любовь к родной земле, её лесам и полям, каждому полевому цветку, незаметной былинке. Это казалось ему делом столь же естественным, как и cпособность дышать. Стоит ли теперь удивляться, что незабываемая личность Сергея Есенина и его, достигшее высочайших вершин духовности и человечности творчество, оказались особенно близки и дороги ему:
— Я очень благодарен маме Елизавете Михайловне, научившей нас, своих детей, понимать и любить звонкие и глубоко народные стихи Есенина, — Заметил однажды Анатолий, — В юности она была лично знакома с великим поэтом. И не раз рассказывала об этом поразительном человеке с голубыми лучистыми глазами. Мама преподавала в школе. Отсюда в доме — целый шкаф с редкими для своего времени книгами. Среди них Блок, Ахматова и особенно любимый нами Есенин.
На всю жизнь наследие русского поэта-гуманиста стало для Анатолия Рузанова своеобразным творческим эталоном, пробудив в нём непреходящий интерес к мудрому и чистому, словно родниковая вода, родному слову, такой скромной и в то же время торжественной русской природе. Именно это живое участие привёло его однажды в круг людей, глубоко почитавших Есенина, старавшихся больше узнать о нём и сохранить каждый вновь открытый факт для грядущих поколений. Став членом есенинского общества «Радуница», Анатолий Рузанов участвовал во многих мероприятиях, посвящённых памяти поэта. Бывал он и на праздниках в его родном селе Константиново, которое живописно раскинулось на правом холмистом берегу величественной и медленной Оки.

Иду тропинкой из Касимова,
Прекрасны в утреннюю рань
Спас-Клепики, и Константиново,
И в дымке розовой Рязань,
Бор изумрудный до иголочки,
Ока, шуршащая в песок,
Жемчужно-серой перепёлочки
Во ржи медовый голосок.

Так начинается «Венок сонетов Сергею Есенину», одно из самых искренних и задушевных произведений поэта. Оно в значительной мере ключевое, определяющее эстетические и нравственные ценности, положенные в его творчество. В словесную «ткань» венка естественно вплетаются реальные впечатления, картины природы, взволнованная оценка прошлых событий, лаконичные характеристики, а также прямые и скрытые цитаты есенинских произведений. Центральной здесь является тема жертвенности и драматичной судьбы поэта в потрясённом до основания мире. В эпоху кровавой смуты, едва ли не всеобщего озверения и помешательства лишь один ПОЭТ находит в себе силы петь о любви к Родине и всему живому на земле.

Лишь он, с отвагою в глазах,
Пел песнь любви всему живому.
О, Время, в кровь разбив уста,
Всё отдал людям дочиста.

Великие поэты каким-то особым образом осознают фундаментальные законы бытия и мировой гармонии. Именно это знание, явленное в мистической или религиозной форме, призывает их служить лишь вечному и жизнеутверждающему началу. Им для Есенина и были русский народ и многострадальная родная земля.
Светлая есенинская тема звучит во многие стихотворения Анатолия Рузанова («Памяти Есенина», «Заря на розовом коне…»). Есть у него и несколько произведений, где образ поэта неразрывно связан с Харьковом, в котором он побывал весной 1920 года. Это «Весна на улице Есенина» и «Рыфмочка». В последнем стихотворении Анатолию Рузанову удалось оживить один милый литературный миф, повествующий о большом чувстве, якобы возникшем между Есениным и неизвестной юной харьковчанкой. Кстати, немало сил затратил на выяснение обстоятельств пребывания великого поэта в нашем городе и библиофил Владислав Божко. Именно благодаря его многолетним поискам, у нас не затихает интерес к звонкому имени Есенина.
Особая глава в жизни и творчестве Анатолия Рузанова открылась в тот день, когда он встретился с Борисом Чичибабиным (Б. Полушиным). Словно малая планета он вдруг попал в зону притяжения огромной, сверхмощной звезды. Вряд ли молодой поэт понимал тогда, насколько различны их пути и судьбы, конечные цели в искусстве.
— С Борисом Чичибабиным я познакомился в книжном магазине «Поэзия», где он читал стихи… Произошло это в 1968 году, — вспоминает А. Рузанов.
Постепенно между ними сложились и человеческие отношения, которым было суждено продлиться более двадцати лет. Конечно, их нельзя назвать простыми и однозначными, поскольку Анатолий Рузанов с безмятежностью наивной юности воспевал свою неповторимую Родину, а печальный мэтр немалые силы своего гения бросил на развенчание пресловутой «империи зла». В силу сложившихся взглядов на современное искусство и роль поэта в обществе, Чичибабин, безусловно, указывал Анатолию на необходимость усиливать гражданские мотивы творчества, совершенствовать технику стихосложения. Свою точку зрения, причём очень точно расставив необходимые акценты, Чичибабин высказал, представляя читателям газеты «Красное знамя» стихи А. Рузанова (15.01.1991 года). «Поэт — это не только и не столько талант, сколько судьба и личность…Современный поэт обязан обладать высокой культурой, он должен быть и мыслителем и гражданином, не только сознавать, но и чувствовать, что он живёт и пишет стихи не только после Пушкина, Кольцова и Есенина, но и после Пастернака, Мандельштама, Цветаевой: иначе он будет не интересен читателю».
Нет сомнения, что Анатолий Рузанов находился некоторое время под сильнейшим влиянием своего старшего товарища. Он даже создаёт несколько гневных «антисталинских» произведений — «Привокзальный монумент», «Исповедь» (в книге они отсутствуют). Однако долго следовать по этому пути Анатолий Рузанов не мог, поскольку его судьба и талант были абсолютно иными. Совершенно ясно осознавал он и то, что гуманизм, песенность и народность являются самыми важными составляющими его поэзии, а их утрата равнозначна отказу от творчества как такового. И всё же многолетнее общение с Б.Чичибабиным обогатило поэта опытом гражданского и социального становления, расширило его нравственные и культурные горизонты, показало ту степень ответственности, которую автор несёт перед читателем и эпохой.
Однажды пришёл день и Борис Алексеевич Чичибабин мощно, не оглядываясь зашагал навстречу своему духовному бессмертию. Дороги двух поэтов навсегда разошлись. Но жизнь на месте не стояла и в начале 90-х Анатолий Рузанов много сил, энергии посвящает деятельности во Всесоюзном есенинском обществе «Радуница». Он принимает участие в есенинских чтениях, совершает паломничество на родину великого русского поэта, создаёт немало прекрасных лирических произведений.
15 декабря 1994 года не стало Бориса Чичибабина. В одном из стихотворений, написанном после печальной даты, Анатолий Рузанов со свойственной ему прямотой и эмоциональностью, говорит о том, как прочно личность известного поэта срослась с трудной и противоречивой эпохой, насколько он ему дорог:

Пусть всё хорошее разграблено
И нелегко на свете жить —
Люблю Бориса Чичибабина
И до конца буду любить!
Лежит на Пушкинской во гробище,
Не шелохнёт перо рука,
Но, всех стихов своих сокровище,
Отдал он людям на века!

Во многих стихотворениях Анатолий Рузанов как бы по наитию воспроизводит образ талантливого человека из народа, поразительного мастера, способного творить настоящие чудеса. Это в первую очередь «левша» Прошка, создавший своею кистью и фантазией трёх медведей на несколько монотонном полотне известного русского художника Шишкина «Утро в сосновом лесу». Даже Фет, автор ярких лирических шедевров, у него «с виду неотёсанный мужлан, Под бородой засаленное брюхо…». Так, возможно, проецируется и судьба самого Анатолия Рузанова, редкого в наше время художника-самоучки, получившего знания от безвестных мастеров-самородков, коими всегда полнилась земля русская.
А ещё он, несомненно, истинный наследник скромных и честных людей, искренне любивших свою Родину и всегда благоговевших перед её неброской красотой и бесконечно талантливым народом. Его творчество в целом созвучно интонациям, образам и мыслям И. Белоусова, И. Бунина, Н. Телешева, В. Слепцова, Ф. Гаврилова, С. Ганьшина, П. Горохова, И. Зачёсова, И. Репина, С. Дрожжина и многих других известных или несколько призабытых сегодня писателей, журналистов, поэтов.
В целом работа над составлением книги стихотворений талантливого харьковского поэта было непростой. Дело в том, что Анатолий Рузанов всегда жил очень скромно, довольствуясь небольшим заработком заводского художника-оформителя. А временами у него не было даже этого скромного источника существования. Так что никакой надежды издать со временем свои произведения он не питал и рукописи не готовил. Поэтому при создании этой книги использовалось несколько источников. В первую очередь — единственный, ксероксным способом изданный сборник «Чистовик» (1999 г.), архивы поэта, его родных, друзей. Огромную работу по сохранению творчества Анатолия Павловича Рузанова провёл его друг и соратник по есенинскому обществу «Радуница» харьковский библиофил Владислав Андреевич Божко. Он создал каталог рузановских стихотворений, сохранил автографы и отдельные публикации, написал воспоминания. Одним словом, без предоставленных им материалов эта книга не обладала бы настоящей полнотой.
«Стихотворения» Анатолия Рузанова — книга итоговая, вобравшая всё лучшее из написанного им. При её составлении существовал, безусловно, соблазн создать несколько разделов, группируя стихи по определённому признаку: любовная лирика, о природе и т. п. Однако, собранные в рукопись, произведения начали жить своей, более сложной и интересной жизнью. В переплетении нескольких тематических и интонационных линий при внимательном чтении вполне ясно угадывается присутствие подлинного сюжета. Кажется, что перед тобой честная, обнажёнными нервами написанная исповедь. И складывается это необычное лирическое повествование из мощных всплесков эмоций, ярких зрительных образов (не стоит забывать, что А. Рузанов был художником), пережитых поэтом в разных жизненных ситуациях чувств. Можно вполне явственно ощутить, как изменялся его жизненный опыт, а сердце с годами наполнялось горечью разочарований и жаждой новой подлинной веры. Безграничная любовь к родной земле вначале переживается им самозабвенно, искренне, взволнованно, словно первая любовь, а картины природы наполнены состоянием гармонии и полного счастья. Этого восторга вполне достаточно для того, чтобы создавать радостные и светлые произведения.

Хорошо тропой обычной
Бресть с косою на покос,
Где светла, как сон девичий,
Роща белая берёз.

Первые нотки тревоги начинают пробиваться в его любовной лирике: «Оплачь, соловушка, над чащей Тот миг, когда мы разошлись». Теперь звёзды и деревья, цветы и птицы — всё разделяет грусть поэта о несбывшейся любви, безответном чувстве. В стихах всё чаще звучит тонкий зрелый лиризм, окрашенный в печальные пастельные тона.
Но однажды свинцово наваливается на его плечи вся тяжесть неприкаянного человеческого бытия. И наивный бесхитростный пантеизм уступает место иступлённым поискам спасения за прошлое безверие, что-то сделанное и прожитое не так:

Впереди чуть надежда лучится,
И взывает и дух мой, и плоть:
«Научи меня, мама, молиться,
Чтоб приял покаянье Господь!».

Стихотворение «Научи меня, мама, молиться…» — маленький шедевр Анатолия Рузанова. В нескольких строфах звучит столько отчаяния, надежды, веры, что невольно представляешь себе человека с душой обиженного ударами жизни ребёнка и не можешь удержаться от сочувствия. Не уступают ему по накалу страстей и невероятной концентрации чувств «Стансы», одно из более поздних рузановских произведений. Лирический герой ищет здесь заступничества у Божьего сына, поскольку лишь он один может даровать уставшему от бесконечной борьбы с тёмными силами бытия человеку «Блаженный, молитвенный сказ!».
Искренность, с которой поэт открывает миру самое сокровенное, свою чистую, страдающую душу, беспредельна. Не менее удивительна и способность его проникновенных, очень добрых стихов врачевать, успокаивая, потрясённое бурями бытия сознание. В то же время он концентрирует в своих строках невероятно мощную духовную энергию, подзаряжая читательские сердца верой, человечностью, жаждой красоты и гармонии. Цельность и глубина его творчества произрастают из неких сакральных, напоенных древней мифологией корней. Поэт твёрдо верит в существование высших и вечных истин, а потому старается быть надёжным Проводником между горним и дольним мирами.
Такое нравственное отношение к творчеству — это всегда подлинное сочувствие униженным и оскорблённым, несогласие с подлостью и несовершенством окружающего общества, а потому — никогда не покидающая твоё сердце боль. «Счастливый не пишет стихов, А если и пишет, то скверно» — замечает Анатолий Рузанов. Поэзия — свет, заключённый в слове. Люди уходят, а стихи — остаются. Если они удались, были написаны пережитой радостью и никогда не утихающей тревогой, то с живущими обязательно пребывают ощущение душевной теплоты и добра, надежда на счастье и безграничная вера в высшее предназначение ЧЕЛОВЕКА! И этот чистый, волнующий, незабвенный духовный свет Анатолий Рузанов навсегда оставил нам в своих удивительных стихах.

«У черты последних лет,
За которою не будем,
Уходя, оставьте свет —
Свет добра живущим людям».

Николай АРТАМОНОВ

 

 

О МОЁМ ДРУГЕ АНАТОЛИЕ РУЗАНОВЕ

В одном из своих стихотворений Анатолий Рузанов писал:

Бархатна пашня от плуга,
Чист голубой небосклон,
Жду я хорошего друга
Светлыми мыслями полн.

Я не знаю, нашёл ли во мне Анатолий «хорошего друга», но в тех немногих письмах, которые он мне написал за годы нашего знакомства, он обращался ко мне не иначе как «Друже Владислав».
Первое письмо от него я получил в первой половине августа 1990 года. Он писал: «Заочно мы с Вами уже знакомы по совместной публикации в «Красном знамени» в юбилейном номере от 3 октября 1985 г.». Действительно, в этой газете были опубликованы стихотворение А. Рузанова «Иду по рязанской дорожке…» и заметка Д. Кирилишина обо мне — «Есениниана рабочего». Я понял, что он поэт. Далее в письме Анатолий писал, что присутствовал на 11-х Всесоюзных Есенинских чтениях, которые прошли 19-21 мая 1990 года в Доме политпросвещения и слушал мой доклад «Сергей Есенин в Харькове».
Интересно, что мой адрес он получил из Москвы от секретаря Всесоюзного Есенинского общества «Радуница», в которое он только вступил (20 мая 1990 г.). В письме он просил мой телефон, предлагал встретиться. «Ведь у нас одна любовь — Есенин — апостол милосердия и любви ко всему живому», — писал он.
Вместе с письмом в конверт была вложена газета «Машиностроитель» ПО «Завод им. Малышева» за 8 июня 1990 года, а в ней заметка А. Рузанова «Моя встреча с племянницей Есенина» и его стихотворение «Звезда Есенина» с дарственной надписью от автора.
С Татьяной Петровной Флор-Есениной, племянницей поэта, дочерью его младшей сестры Шуры, Анатолий познакомился на харьковских Есенинских чтениях и был этим очень горд. Свою заметку он опубликовал повторно через полмесяца в газете Харьковского района «Трибуна трудящихся».
Встреч у меня с Анатолием было немало. Расскажу о некоторых из них, которые наиболее запомнились.
28-30 сентября 1990 года Всесоюзное Есенинское общество «Радуница» совместно с Рязанским государственным пединститутом им. С. А. Есенина организовало 12-е юбилейные Есенинские чтения в Рязани на тему «Сергей Есенин. Поиски и находки». Вместе со всеми харьковскими есенинцами Анатолий присутствовал на этом празднике, впервые посетил родину Есенина, широко известное село Константиново. На память об этом событии у меня сохранилось фото, на котором я с Анатолием снят под окнами есенинского дома у плетня. Автор фото наш товарищ, харьковский есенинец Дмитрий Кирилишин, к сожалению, уже покойный.
На этих чтениях Анатолий снова встретился с племянницей Есенина Т. П. Флор-Есениной. Об этом напоминает фото Д. Кирилишина, запечатлевшее их возле памятника Есенину в Рязани. В январе 1992 года Анатолий опубликовал его в газете «Зори» города Старый Оскол Белгородской области. До Харькова он жил в этом городе и сохранил дружеские связи. И это обстоятельство делало его встречу с этим городом торжественной.
Кроме харьковских и рязанских чтений Анатолий был на 13-х в городе Орле 27-29 сентября 1991 года. Их тема «И Орёл был в его судьбе…» ( Есенин и современники). Краткую информацию об этих чтениях Анатолий опубликовал в газете «Трибуна трудящихся» 5 ноября 1991 года. Там же было опубликовано его стихотворение «Есенин был подобен сказке…». Для иллюстрации материала я передал Анатолию два фото и они тоже были опубликованы.
На есенинских чтениях Анатолий внимательно слушал все доклады, которые там читались. Был непременным участником всех экскурсий. Впитывал в себя всё, что касалось Есенина и его окружения. В свободное время знакомился и общался с есенинцами разных городов. Его воспринимали как поэта есенинца, как поэта «Радуницы».
Кажется, летом 1990 года Анатолий ездил в Ленинград по туристической путёвке. Перед отъездом он попросил у меня адреса ленинградских есенинцев и встретился с ними. Приняли его хорошо. Он встречался с Владимиром Бесперстовым и со старейшиной ленинградских есенинцев Павлом Васильевичем Нестеровым. Был даже у него в гостях и видел его замечательную есенинскую коллекцию. Павел Васильевич и его жена Ия Григорьевна принимали Анатолия как почётного гостя, накрыли стол. Долго он потом вспоминал об этом гощении.
К сожалению, в 1992 году П. В. Нестеров умер. Анатолий близко к сердцу принял эту смерть. «Светлой памяти есенинца-петербуржца Нестерова Павла Васильевича» посвятил он большое стихотворение «Памяти друга». В нём он вспоминает всех петербуржских есенинцев и своё гощение у Нестерова. Небольшой отрывок из него был опубликован в качестве поэтического некролога в газете «Криминальный вестник Санкт-Петербурга» в октябре 1992 года. В этой газете в том же году были опубликованы ещё три стихотворения Рузанова «Касаясь подоконников», «К Есенину», а в 1993 году стихотворение «Конь зари на диво нежно-розов…». Почему именно в этой газете, сугубо специфической, были опубликованы его стихи? Дело в том, что в ленинградской милиции работал один из наших есенинцев — майор Владимир Бесперстов. Благодаря ему газета ленинградской милиции стала как бы органом есенинцев. Бесперстов серьёзно относился к творчеству Рузанова и при встречах просил у него новые стихи.
Из других иногородних газет Анатолий печатался в липецкой газете «Русь святая». Газета выходила два раза в месяц и в 1993-1995 годах печатала отдельные сонеты из «Венка сонетов Сергею Есенину», написанного к 100-летию со дня рождения поэта.
«Венок сонетов» был опубликован 27 августа 1994 года в газете «Трибуна трудящихся» и повторно в газете «Зеркальная струя» в 1996 году. Сотрудничество Рузанова с газетой «Зеркальная струя» — это немалый кусок его жизни… Я старался собрать все стихи Рузанова о Есенине и, по возможности, учесть все публикации этих стихотворений. И я рад, что в моей антологии стихов о Есенине, среди 1700 произведений, есть полтора десятка его стихотворений.
В наши нередкие встречи рассказывал Анатолий мне о своей работе в Харьковском трамвайно-троллейбусном управлении, о своём знакомстве и дружбе с поэтом Борисом Чичибабиным, который тоже там работал. Чичибабина он очень любил и говорил о нём с восторгом. Возмущался тем, что такой талантливый, гениальный человек работал простым счетоводом, тратил своё бесценное время на работу, которой можно обучить любого человека. В письме он, как-то, назвал Бориса Алексеевича «жертвой сталинизма» и считал, что он «чудом уцелел». Анатолий посвятил ему поэму. Как-то мы долго не виделись и я написал ему письмо, в котором были такие строки: «Ты, наверное, знаешь, что Б. Чичибабин стал лауреатом Гос. Премии. Это самое удобное время для публикации твоей поэмы».
В ответном письме из больницы, где он лечился, кажется, от бронхита, он писал мне: «Перед больницей я поздравил Б. Чичибабина с его Победой. Я встречался с ним. Даже выпили немного. Победа Чичибабина — это победа всех сил добра, милосердия, правды и честности над силами мракобесия, зла, порнографии и прочей гнусности в этом мире».
Позднее, когда стал разваливаться Советский Союз, когда начали критиковать советскую власть, компартию, некоторые горячие головы стали говорить, что Чичибабин должен отказаться от Государственной премии, поскольку это премия тоталитарного режима. Рузанов категорически возражал против этого. Помню, он говорил, что Чичибабин очень много страдал, жил в бедности, а теперь, когда справедливость восторжествовала, почему он должен отказываться от премии? Это несправедливо!
Не знаю, опубликовала ли газета «Красное знамя» поэму Рузанова, посвящённую Чичибабину. Скорее всего нет… Отрывки из неё публиковались в газете «Харкiвський електротранспорт» (5 авг. 1992 г.) и в газете «Солидарность» (21 янв. 1995 г.), уже после смерти Бориса Алексеевича. Были у Рузанова и другие стихи, посвящённые Чичибабину. Очень мне нравилось стихотворение «Озабочен я приметой» («На затоне утка крячет…»), опубликованное в газете «Трибуна трудящихся» в 1989 году. Сердце сжимается от признания: «Так давно я не был счастлив, разучился улыбаться». После смерти Бориса Алексеевича стихотворение «Чичибабинское» Рузанов посвятил вдове поэта.
Иногда Анатолий обращался ко мне с просьбой вычитать его новые стихи и напечатать на пишущей машинке. С тех пор у меня хранятся третьи экземпляры многих, напечатанных мною стихотворений Рузанова. Однажды он передал для этой цели часть тетради с рукописями шести стихотворений: «Словно Золушка в сказке Перро…», «Бархатна пашня от плуга…» и другие. Наша встреча произошла в сквере на спуске Халтурина. Мы лежали на траве пониже нынешнего памятника Сковороде, грелись на ласковом весеннем солнце. Я читал его стихи и делал ему свои замечания. С большинством из них он согласился. Тут же вносились поправки. Три стихотворения поправок не требовали. Автографы этих шести стихотворений Анатолий оставил мне. На рукописи стихотворения «Есенин» набросан рисунок, изображающий поэта на покосе. Ведь по профессии Рузанов был художником-оформителем и неплохо рисовал… На рукописи стихотворения «Невская чайка невесела…» тоже набросал рисунок, изображающий задумчивого Есенина на фоне петроградского пейзажа (Петропавловская крепость и прочее).
В 1999 году вышла первая и, может статься, что единственная прижизненная книга Рузанова «Чистовик», в которую, как говорится в аннотации, вошли стихи, написанные в основном за последние десять лет… Анатолий сделал тёплую дарственную надпись на книге мне и моей жене Екатерине. Это было в день 200-летнего юбилея А. С. Пушкина.
По сути своей Рузанов лирик и ему наиболее удавались короткие лирические стихи. Длинные вещи и конъюнктурные удавались менее. Книга составлена не лучшим образом. В неё не вошли, может быть, лучшие стихи, о которых я писал выше. А ведь они уже были написаны, уже существовали.
Редактора у Анатолия не было, кажется, никогда. Ни в газетах, ни в книге. Да он его и не хотел иметь, не понимал его роли. Когда я, прочитав его стихи, сказал, что ему нужен редактор, он спросил меня примерно так: «Зачем? Чтобы вмешивался в творчество и резал по живому?» Видимо у него был отрицательный опыт…
В 2001 году мне сообщили, что Институт мировой литературы им. А. М. Горького Росийской Академии Наук планирует издать «Есенинскую энциклопедию», в которой будет раздел «Народное есениноведение». В связи с этим харьковским есенинцам предлагалось прислать материалы о своей деятельности. Я сделал для Анатолия анкету и список публикаций о Есенине, отпечатал на пишущей машинке и при встрече на «Зеркальной струе» 1 сентября 2002 года, предложил ему ознакомиться и подписать, что он и сделал. В список вошла 31 публикация Рузанова из моей коллекции материалов о Есенине… Хочется надеяться, что Анатолий Рузанов, поэт «Радуницы», попадёт в раздел «Народное есениноведение» «Есенинской энциклопедии». Он заслужил это. У него, безусловно, есть поэтический дар. В его стихах есть главное — поэзия, интересные запоминающиеся образы. Его стихи заставляют сжиматься сердце. Они не сконструированны головой, они спеты душой. Анатолий правильно понял задачу поэта «Рассказать, что никем не рассказано…». У него был дерзкий замысел «Песнь соловья перевесть на человечье наречие…».
И ещё несколько штрихов к его портрету. Был он добрый и незлобивый человек. В своих заметках и стихах всегда старался упомянуть своих друзей и коллег по обществу «Радуница». Слово «Радуница» произносил с ударением на предпоследнем слоге. Со своим ударением ввёл его и в стихи. Был он человек настроения. Писал грамотно, неплохо знал русскую поэзию. Особенно Анатолий любил стихи Ники Турбиной. Следил за её ранним и стремительным взлётом. Радовался её успехам. Однажды в «Комсомольской правде» прочитал о том, что Ника пыталась покончить с собой. Эта трагическая новость ошеломила Анатолия. Он написал стихотворение «Никуша», посвящённое талантливой поэтессе. Читал его на встрече у «Зеркальной струи». Волновался очень, это было слышно по голосу. Много души своей вложил в это стихотворение. Не знаю, было ли оно опубликовано. Позже писали, что Ника не выдержала испытание славой, известностью, заболела звёздной болезнью и выбросилась с балкона.
Среди поэтов «Зеркальной струи» он был, на мой взгляд, самым лучшим. Своим пренебрежением к быту и внешнему виду в последние годы он напоминал мне Велимира Хлебникова.
Узнав Анатолия поближе, нельзя было его не полюбить за доброту и самоотверженное служение поэзии. Говоря словами его учителя и друга Бориса Чичибабина, он был настоящим поэтом. Об этом свидетельствует и каждая строфа этой книги, звучащая его чистым и взволнованным голосом.

Владислав БОЖКО, член Всесоюзного есенинского общества «Радуница»