Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58550824
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
3833
16647
20480
56248947
604646
1020655

Сегодня: Март 19, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

Воспоминания знакомых Есенина в записи А.А. Лаппа-Старженецкой

PostDateIcon 07.04.2017 19:38  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 4014

Воспоминания знакомых Есенина в записи А.А. Лаппа-Старженецкой (Чачуа)

   Лаппа-Старженецкая Анна Алексеевна (1895–1986), есениновед, родилась в семье крестьянина-грузина Алексея Ивановича Чачуа в деревне Цивцхала Кутаисской губ. Воспитывалась русской тетушкой со стороны матери — преподавательницей иностранных языков. По окончании Новороссийской женской гимназии училась с 1912 г. до весны 1917 г. на историко-филологическом факультете Высших женских курсов в Киеве, получив диплом по славяно-русскому отделению. По смерти мужа — летчика, выпускника юридического факультета Киевского университета М.Н. Гребеновского (1896–1923) работала в Батуме статистиком-машинисткой и давала уроки русского и французского языков.
   В 1925 г. (вскоре после встречи с Есениным) уехала в Москву, где вышла замуж за юриста Г.А. Лаппа-Старженецкого (1894–1941)1. Работала машинисткой Госплана РСФСР и одновременно состояла в творческой группе драматургов при Союзе писателей, познакомилась с К.И. Чуковским, Е.Ф. Никитиной и С.А. Толстой-Есениной. После гибели 24 июня 1941 г. репрессированного мужа, в то время инженера-экономиста Наркомата строительства СССР, вернулась в Цивцхалу, работала с сестрой-художницей Аджарии О.А. Селезневой-Чачуа в колхозе, затем в детском приемнике, под Батумом, в с/х техникуме в Зеленом мысу, управделами Ботанического сада в Тбилиси. С выходом в 1961 г. на пенсию занялась литературным творчеством: написала мемуары «Моя жизнь», пьесы для детей, рассказы и сказки2, по просьбе Е.Ф. Никитиной собирала материалы для Литературного музея; составляла есениниану: публиковала воспоминания о встречах с Есениным3, сделала записи воспоминаний С.Г. Путкина-Алимова, К.М. Лисова, А.И. Коломийцевой, М.А. Энгельгардт и др., сведения из которых включала в свои машинописные очерки «Есенин. Батум, батумцы» и «Есенин, его лирика и ее толкователи»4. Из своего романа о Есенине «Тернистый путь» (ч. I «Айседора Дункан и Есенин», ч. II «Под солнцем юга», ч. III «От смерти к бессмертию») печатала отрывки в периодической печати5. Рукописи этих работ были переданы в Музей С.А. Есенина в с. Константиново, в Пушкинский Дом и РНБ в С.-Петербурге, Литературный музей в Москве и Краеведческий музей Аджарии. Рассказ С.Г. Путкина-Алимова о знакомстве с Есениным был записан в Батуми 14 августа 1971 г. и отослан в РНБ6.
   Путкин-Алимов Сергей Герасимович (1893–1978?), художник, учился рисованию в 1912–1913 гг. в Москве в Строгановском Центральном художественно-промышленном училище. Был близко знаком с Маяковским, учившимся в то время в Московском училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой ул. Впоследствии жил и работал в Батуми, встречался с А.А. Лаппа-Старженецкой и её сестрой — художницей Ольгой Алексеевной Селезневой (р. 1902), постоянной участницей выставок художников Аджарии, ныне в 90-летний юбилей удостоенной персональной выставки в Батуми.

С.Г. Путкин-Алимов

Маяковский и Есенин

Снимал я тогда, — рассказывает Сергей Герасимович, — большую, хорошо меблированную комнату с услугами у одной немки на Никольской улице. Был осенний вечер 13-го года… Я сидел за столом у весело булькающего самовара, из-за решетки которого мерцали огоньки угольков и любовался в сгущающихся сумерках короткого осеннего дня их отражением и игрой красок в начищенном до зеркального блеска медном подносе. В этот день я особенно наслаждался уединением, перебирая в памяти мельчайшие подробности минувшего, счастливого дня. Сам Юон7 обратил внимание на мои батумские этюды, привезенные после летних каникул. Этюды, в которых было столько солнца, света, живых красок: ультрамариновое море на фоне зеленых гор под сенью снежных вершин, турки в красных фесках и ярко-желтых рубахах, разгружающие свои радужные фалюги, наполненные крупными оранжевыми апельсинами, мандаринами и нежно-желтыми лимонами… Море, горы, экзотика. Юон восхищен — он покупает все мои шесть этюдов за сто шестьдесят рублей… Одобрение Юона укрепило веру в собственные силы.

Мои веселые переживания были неожиданно прерваны сильным резким звонком в передней и следом в комнату без стука шумно ворвались — мой друг по училищу Федоров, ростовчанин8, за ним огромный Володя Маяковский в запыленном берете: он в то время работал на кирпичном заводе, — и, наконец, позади всех — тихий, скромный златоволосый юнец, тоже в рабочем костюме.

Знакомься, — пробасил Володька Маяковский, — твой тезка Сергей Есенин. Слышали о твоем успехе… Поздравляем! — зашумели Федоров и Маяковский. Есенин молчал.

Делать нечего… Я тотчас вышел, дал служанке Аннушке три рубля. Через полчаса на столе появилась огромная сковородка яичницы на ветчине, горячие сочные сосиски, свежее масло, ливерная колбаса, сыр и гора ситного и черного хлеба… А в большой глиняной бутылке — бальзам… Все были молоды, все были голодны и с аппетитом набросились на обильную снедь. Есенин держался скромно, но непринужденно… Утолив первый голод, а главное после нескольких рюмок бальзама, загорелись дебаты: о литературе, живописи, поэзии. Маяковский убеждал нас в справедливости нового футуристического направления в живописи и поэзии.

— Футурум, понимаете ли вы, — это будущее. Наше будущее — молодых…

— Твой футурум — блажь, ерунда, — раскрасневшись и оживившись, горячился Есенин. Федоров и я поддерживали Есенина. Устали спорить. Федоров примирительно сказал:

— Ты, Володя, прочти что-нибудь свое — экспромт.

— Какой смысл вам читать, все равно ни черта не поймете. Вон сидит реалист, — Маяковский указал на Есенина, — просите его…

Есенин поднял на него свои синие ясные глаза и с улыбкой спросил:

— О чем же?..

— А вон, за тобой на стене часы с маятником, ты с них и начинай.

Сережа оглянулся. Блестящий круг маятника больших стенных часов, покачиваясь, мерно отбивал свое тик-так… Есенин задумался. — Ну, что же? Ладно… — и не спеша начал:

Улетали часы,
Завивались усы…
Колебались открытые груди…
На паркетном полу,
На блестящем балу
Одинокая елка стояла…
Что ей бал?
Что ей светский скандал?
Когда скоро умрет
Красавица леса.
Так, художник, и ты —
Природа в горящем рассудке,
Но тела и усы
Похоронят природу в желудке9.

Мы зашумели, зааплодировали, выпили еще раз по рюмочке в честь импровизатора, хотя стихи и не были столь блистательны, а мысль была довольно запутанная, тем более, что в головах у нас был порядочный сумбур от выпитого, а Есенин быстрее нас опьянел. Однако мы с Федоровым особенно поддержали юного реалиста.

Уходя, Маяковский отвел меня в сторону и попросил у меня три рубля.

— Для чего тебе? — допытывался я.

— Какое твое дело! Дай три…

— Может быть, тебе нечего есть, бери — только на обед.

— Дай три, — упрямо твердил Маяковский.

— Может быть, тебе негде ночевать? Так вот давай, располагайся…

— Не нужно мне ни твоих талонов, ни диванов, дай три, завтра же верну… — уже с раздражением повторил Володя. Я дал. Разговор этот происходил в комнате, когда все вышли в переднюю.

На следующий день Маяковский, как обещал, вернул мне три рубля, так и не сказав о их назначении. Позднее я понял, что он их взял для Есенина, который в ту пору очень нуждался…

Еще раз я встретился с Есениным на Воробьевых горах, перед самой войной 14 года. Мы сидели в ресторане: Маяковский с Ирмой Эйслер10, Есенин со своим земляком-рязанцем и ужинали на паевых началах. Дебаты, как всегда, были шумные; точно не помню темы, но кружились вокруг литературы, поэзии, живописи. Помню только, что Сергей Есенин сильно горячился, нападал на Маяковского, Маяковский спокойно парировал. Какая сила чувствовалась во всей его мощной фигуре, умной и красивой голове!11

Воспоминания М.В. Энгельгардт
Запись А.А. Лаппа-Старженецкой в августе-сентябре 1969 г. в Москве

Энгельгардт Мария Владимировна (1902–1974) родилась в Смоленске, получила высшее литературное образование и преподавала в старших классах Московской средней школы литературу. В первом замужестве — Пушкарева. Во втором замужестве — Яковлева.

Воспоминания о знакомстве с С.А. Есениным в 1923-1924 гг.

Однажды, это было в году 23-24-м, в Москве, я зашла в студенческое общежитие к своим друзьям (земляки по Смоленску).

— А у нас твоя любовь, — сказал мне один из них, — познакомьтесь! Из-за стола встал какой-то очень светлый человек. «Сергей Есенин», — представился он. Все (их теперь никого уже нет в живых) собирались идти ужинать в какой-то ресторан в подвале на Арбате. Пригласили и меня. Мне не хотелось идти в ресторан, но я согласилась, потому что очень хотелось побыть в обществе любимого поэта.

В подвальчике было шумно: крикливое повизгивание цыган, спертый, наполненный табачным дымом воздух, настойчивое требование от меня пить вино, наконец гнев Есенина из-за моего отказа выпить вино и разбитая им бутылка ошеломили меня, и я в ужасе убежала… Каково же было мое изумление, не скрою, радость, когда кто-то нагнал меня и нежно взял за руку — это был Есенин, и столько ласковой мягкости, бережности прозвучало в его словах извинения, что долгие годы прошли, но они не заглушили этот голос, полный успокаивающей ласковости, чуткости, понимания моей молодости, не принявшей грубого прикосновения жизни.

В сентябре мы встретились с Есениным снова12. В эту осень у меня была особенная душевная тишина. Та тишина, которая так нужна была самому Есенину. Она ему передалась. Сергей Александрович собирался куда-то уехать, и у него было грустное лирическое настроение. Вечер был тихий, теплый. Мы долго бродили с ним по затихшим уединенным улицам Арбата, как два старых друга. Он читал отрывки своих стихов, а я их продолжала… Потом он стал напевать:

Есть одна хорошая песня у соловушки,
Песня панихидная…

— Так хочется, — говорил он мне, — встретить не поклонниц моих стихов, а просто человека, и себя чувствовать просто человеком, а не играть роль известного поэта.

То, что он говорил, находило во мне отклик и понимание. Наше настроение, гармонически сливаясь, создавало глубокое, умиротворяющее состояние.

— Вот так жить бы и жить в тихих переулках с этими золотыми деревьями, — с затаенной тоской в голосе сказал Сергей Александрович.

Всех наших разговоров, которые происходили и в тот вечер, и в последующие две-три встречи, я не в состоянии вспомнить, но запомнилось твердо наше решение: никому не рассказывать об этих коротких и ласковых вечерах…

— Пусть они будут только нашими, — говорил он. <…>

Вскоре он уехал на Кавказ, но перед отъездом прислал мне букет белых гвоздик и книжку с автографом. Кто-то взял ее у меня и не вернул13.

Воспоминания К.М. Лисова
Воспоминания К.М. Лисова о встрече его, тогда студента Томского университета, с Есениным осенью 1924 г. Запись А.А. Лаппа-Старженецкой февраля 1971 г. в Батуми.

Лисов Константин Матвеевич (1901–1980) — врач. Окончил медицинский факультет Томского университета. Терапевт. Работал при ВТЭК Министерства соцобеспечения Аджарской АССР.

Встреча с С.А. Есениным

Томск. Осень 24 или 25 года. Гранд-кафе. Субботний вечер <…> В кафе было очень много народу, шумно, накурено. Столики стояли близко друг к другу. Столик <К.М.> пришелся почти вплотную к столу, за которым сидела большая компания, изрядно подвыпившая. Стол их был весь заставлен бутылками и забросан объедками. К.М. оказался рядом с молодым человеком, к которому то и дело подвыпившая компания обращалась: «Серега, Серега!.. Послушай!» — явно афишируя свою близость. Лисов узнал в этом молодом светловолосом человеке Есенина. Есенин же догадался, что рядом с ним сидят юнцы-студенты, чей кошелек скуден, особенно судя по сильно изношенному из дешевого материала костюму Лисова, а также по отсутствию какой-либо снеди на их столе. Есенин что-то шепнул официантке. Через несколько минут на столе юных студентов оказалась тарелка с грудой раков. Поблагодарили, перебросились несколькими словами. Лисов заметил, что Есенин бросал взгляды на женщину чрезвычайно вульгарную, накрашенную, с круглым грубым лицом, со спускающимися на лоб завитками темных волос из-под претенциозно надетой шляпы набок. Она бесстыдно вела себя, отпуская нецензурные словечки. Звали ее все «Танькой».

Взгляд голубых глаз Есенина ушел как бы внутрь себя. Он не слышал, как его собутыльники надрывались, выкрикивая: «Серега, Серега!», потянулся за бумажной салфеткой и через несколько минут, не обращая внимания на выкрики своих собутыльников, прочел Лисову стихотворение, которое в крайне непринужденных выражениях создало точный образ «Таньки».

— Похоже? — как бы с горечью усмехнувшись, спросил Есенин.

— Да, точно, — смущенно подтвердил юный студент.

Есенин, поморщившись, скомкал бумажку и бросил на стол. Задумался минутку. Какая-то новая мысль мелькнула у него. Взял ту же скомканную бумажку, расправил ее и стал писать на обороте.

— А ну, Костя, теперь послушай!

Перед Лисовым в нескольких поэтических строках возник чистый, прекрасный образ, но страдальческий, в котором можно было узнать ту же женщину. Константин Матвеевич был поражен. Есенин засмеялся, скомкал бумажку и отбросил ее. Потом, подумав, потянулся за ней, сгреб со стола и со словами: «Нет, выбрасывать нельзя, надо подработать», — положил в карман бумажку со стихами.

Воспоминания А.И. Коломийцевой, присланные А.А. Лаппа-Старженецкой из Батуми14.

Коломийцева Александра Ильинична (1889–1979?), преподаватель французского и немецкого языков в средних школах Батуми.

Мое знакомство с С.А. Есениным в Батуми (1924–1925)

<…> Я жила тогда в Соборном переулке, д. 16/7. По соседству с нами (общий коридор), в порядке уплотнения квартиры моих воспитателей — сестер Арнольди М.А. и Е.А., была вселена учительница начальной школы Амбарцумян Катра. Осенью 24 года к ней приехала только что овдовевшая сестра ее Тертерян, коротко звали ее Шага. Она, кажется, поступила в ту же армянскую школу учительницей нулевой группы. Особого контакта у меня с сестрами не было: прежде всего из-за очень плохого знания русского языка, неразвитости их и отсутствия общих устремлений и интересов; к тому же я была всегда очень занята: я готовилась поступить в Ленинградскую консерваторию, у меня, как говорили педагоги, было хорошее контральто; преподавала в школе Арнольди французский язык; словом, музыка, книги, совершенствование в иностранных языках заполняли весь мой день. Однажды, когда я пела у себя «Матушка-голубушка» Гурилева15, вбегает ко мне Амбарцумян Катра и восторженно говорит: «К нам пришел знаменитый русский поэт Есенин, заходите!» Я отказалась, так как очень мало знала его как поэта, а о поведении его ходили дурные слухи16. Однако, когда он постучал в дверь и, заглянув ко мне, очень мило попросил зайти и спеть, добавив: «Я так люблю русские песни и все русское», — я не смогла ему отказать и спела по его просьбе «Матушка — голубушка». Посидев с полчаса в их обществе, я ушла. Есенин сердечно поблагодарил меня, крепко пожал руку и, так как я ему сказала, что скоро уезжаю, пожелал мне счастливого пути. Больше я его не видела. Осталось о нем грустное впечатление: он явно тосковал, ничто его не отвлекало от его тяжелых дум. Порою он уходил далеко-далеко, и лицо его становилось серым, тяжелым, говорил мало <…>.

Между прочим, фотография Тертерян на стр. 49 «С. Есенин» В.Г. Белоусова принадлежит ей, а фотография в «Персидских мотивах» его же, на стр. 30 — не её17.

Еще более, чем Коломийцева, возмущаясь превращением Тальян во «вдохновительницу» персидских стихов в полных «фальши, противоречий и неправдоподобия» изысканиях о ней Белоусова, Лаппа-Старженецкая предостерегает против попыток «крепко-накрепко привязывать стихи поэта к определенным событиям, к определенным лицам»18. Принцип достоверности — первое требование к свидетельствам современников. «На нас, современников С.А. Есенина, видевших или знавших его близко, лежит огромная ответственность: в своих воспоминаниях не допускать искажения фактов, не делать поверхностных выводов, скоропалительных характеристик, не вносить отсебятину», — заключает мемуаристка и собирательница мемуаров19.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Воспоминания его о тщетной попытке Айседоры Дункан увести поэта от собутыльников в «Стойле Пегаса» вошли в серию записей его жены.
2 Чачуа А.А. Белка-скок. Детские сказки. На груз. яз. Батуми. 1971. Иллюстрации О.А. Чачуа-Селезневой.
3 «Мои встречи с Сергеем Есениным». — «Русская литература», 1970, № 2. С. 154-155: то же на груз яз. в газ. «Собчото Аджара», 1970, 18 сект.; то же, с дополнениями и под названием «Мои встречи с Поэтом» — в газ. «Ленинская трибуна», 1985, 3 окт.
4 РНБ, ф. 276, № 7-17, с приложением фотографий сестер Чачуа.
5 Отдельные главы печатались в 1981—1982 гг. в журн. «Чорохи», на груз. яз. и в газ. Ростовского края «Ленинская трибуна», 1984, 2, 4, б окт.; 1985, 29 авг.— 28 сент. (№№ 104-117).
6 РНБ, ф. 276, № 17. Правленая машинопись. 8 л.
7 Юон Константин Федорович (1875–1958), выдающийся художник. Окончил в 1898 г. Московское училище живописи, ваяния и зодчества, деятель «Мира искусства», один из организаторов Союза художников, увлекавшийся в описываемое время изображением пейзажей и быта русской провинции.
8 Федоров Дмитрий Степанович (1890–1963), художник. Окончил Строгановское Центральное художественно-промышленное училище, выставлялся в Ростове-на-Дону в 1917, 1918, 1925 гг. Иллюстрировал вышедший в Ростове-на-Дону в 1922 г. «Революционный чтец-декламатор» со стихами Есенина.
9 Примечание А.А. Лаппа-Старженецкой, не сомневавшейся в достоверности непреднамеренного, но к слову пришедшегося рассказа правдивого, интеллигентного своего знакомого: «<…> Знаки препинания по моему усмотрению. Стихи Есенина, сказанные экспромтом по заказу Маяковского, тут же записаны были С.Г. Путкиным. Долго <он> хранил эту записку, но потом она затерялась, но память его, удивительно свежая, сохранила. Подлинность их до известной степени могут подтвердить стихи Есенина «Годы молодые с забубенной славой», где имеется строчка: «На лице часов в усы закружились стрелки». А. Лаппа-Старженецкая. 16/VIII 73» (через два года после записи, в результате изучения творчества поэта).
10 Вероятно, сведения о ней есть в Музее Маяковского.
11 Хотя эти данные расходятся с утверждением Маяковского в статье «Как делать стихи» (весна 1926), что Есенина знал давно, лет десять — двенадцать назад и в первый раз встретил «в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками — крестиками <…> в одной из хороших ленинградских квартир» (ПСС. М. 1959, Т. 1. С. 93), следует учесть, что в автобиографической заметке «Я сам» (1922) он сознавался: «лица и даты не запоминаю <…>, поэтому свободно плаваю по своей хронологии» (Там же. Т. 1. С. 9.). К тому же к свободе изложения могла побудить и потребность создать более впечатляющий образ в свободном эссе, для которого память подсказала в первую очередь наиболее яркую стародавнюю встречу — первую не по очередности, но по эпатажу.
12 РНГ, ф. 276, № 14. 9 л. По данным биографии поэта, знакомство могло произойти в 1924 г. перед отъездом на Кавказ. Упомянутая далее «Песня» была им опубликована в «Бакинском рабочем» от 17 мая 1925 г.
13 К своим указанным выше сведениям о мемуаристке, родственнице художника В.А. Селезнева (мужа О.А. Чачуа), А.А. Лаппа-Старженецкая добавляла: «сын Алексей Пушкарев, художник-график работает иллюстратором при Госиздате Москвы. Москва. Г-108. Кустанаевская ул., д. 40, корп. 2, кв. 45, т. 144-22-59. В очерке-воспоминаниях «Есенин, Батум, батумцы» писала: «М. Энгельгардт — одна из немногих женщин — почувствовала душевную настроенность поэта и со свойственным ей тактом, женственностью, не навязывая себя, подарила Есенину минуты душевной тишины, умиротворенности и светлого покоя, которые он сберег в своем сердце». (РЫБ, ф. 276, № 8. Л. 12).
14 РНБ, ф. 276, № 12. Авториз. машинопись А.И. Коломийцевой. 5 мая 1969 г. 2 л.
15 Гурилев Александр Львович (1802–1856), композитор, автор романсов, из которых меланхолический, задушевный «Матушка-голубушка» был особенно популярен.
16 О досадной напрасной предубежденности вспоминала и сестра А.А. Лаппа-Старженецкой — Ксения Алексеевна Рейнгардт (1899–1972), преподаватель математики и английского языка: «Вспоминаю до сих пор с болью один эпизод. Есенин пришел к нам, я была одна. Увидя у него в кармане торчащие бутылки, я не впустила его в дом. Особенно больно мне стало, когда я узнала о его гибели. Возможно, выпив в нашем обществе, он облегчил бы свою душу. Позднее сожаление». «Когда однажды Есенин пришел к нам, он сказал, что приходит к нам как к сестрам, и в дальнейшем он повторял это не раз. Нам это было всегда приятно слышать, так как тем самым он выражал к нам уважение и отличал нас от «бегающих за ним женщин»». (РНБ, ф. 276, № 7. Л. 7-7 об.).
17 Автор возражает и против шумихи, поднятой В.Г. Белоусовым вокруг Шаганэ Нерсесовны Тертерян (Тальян) (р. 1900), против возведения её в прототип Шаганэ и приписывания ей «указаний» поэту, «когда она еле-еле говорила по-русски» (Л. 2).
18 Статья «Нельзя молчать» и ее переработка — «Есенин, его лирика и ее толкователи». Автограф и авториз. машинопись. 1969, 1971 гг. РНБ, ф. 276. № 9. Л. 1; N9 10. Л. 3.
19 Автобиографические сведения. — Там же. № 7. Л. 1.


Есенин академический: Актуальные проблемы научного издания. Есенинский сборник. Вып. II. М.: Наследие, 1995.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика