Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58834201
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
27271
39415
157168
56530344
888023
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ЛУНДБЕРГ Е. Записки писателя

PostDateIcon 17.01.2011 19:37  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6716

Евгений ЛундбергЕвгений Лундберг

ЗАПИСКИ ПИСАТЕЛЯ

1917
Декабрь, Петербург

Познакомился у Иванова-Разумника с С. Есениным и А. Ганиным Поэты. Оба молодые.
В Есенине — сочетание озорства с большою утонченностью. Иногда — почти декадентно. Есть строки нелепые, есть строки, приближающиеся по спокойной силе к классикам. Иванов-Разумник балует Есенина, не напортил бы.
Хорошо читает Есенин, поет, сжав брови, опустив долу глаза. Тогда — совсем мальчик. Он — крестьянин. И поет, как ветер, тонко, слегка однообразно, стихийно. Вкус к мифу, это сильно — в революционной поэзии и — правильно.
Революция для молодых — другое, чем для нас. Они не видят ранящих частностей и легче отдаются стихии. Встряхнут кудрями и затянут. А лысым чем встряхнуть!? Не тот подход, не та поступь.

1916
Январь, Петербург

Вечером — в Царском Селе у Иванова-Разумника. Спокойно, вобрав в себя что-то от «островитян», рассказывает об Англии Е. И. Замятин, О. Д. Форш нет-нет да зальется захлебывающимся смехом: любит деталь, анекдот qui pro quo (<букв.> Одно вместо другого, путаница, недоразумение, <здесь, вероятно> мистификация (лат.).), и культивирует их. Мыслит Терек плохо, по-бабьи, не превосходно лепит образы; духовное же зрение у нее перемежающееся: то увидит очень далеко, то споткнется на соломинке. Есенин, богатый талантом, почти мальчик, играет стихом, играет резкостью утверждений. Застенчиво и скупо, точно карты, раскладывает нарядные свои мысли Е. П. Вечерами у Иванова-Разумника литература не только подается, она творится — особенно долгими ночами, когда один из гостей остается с глазу на глаз с хозяином.
Иванов-Разумник рассказывает об отступлении Керенского, о ядрах, о смерти царскосельского священника, о небатальности гражданских батальных картин.
Е. И. Замятин в оппозиции. Иванов-Разумник исповедует парламентский революционизм, вечную смену падений и подъемов народной волны. Терек примеряет современность к множеству своих божков — морали, вере, вкусу, антропософии и т. д. — никак совместить их не может.
Почти вся литература осталась по ту сторону октябрьской границы. Перешли ее: А. А. Блок, К. А. Эрберг, Иванов-Разумник, О. Д. Форш-Терек, С. Есенин, видимо, А. Чапыгин. Говорят и об А. Белом. Перешли не на основании точно обозначенных платформ, а каждый по-своему, ради чего-то своего; писатели эгоистичны по преимуществу.

Июль, Москва

<...> О Блоке говорят, что он сгорел. Эрберг истончился до крайности. Иванов-Разумник на моих глазах уходит от позитивного народничества к самосжиганию, к революционной «марийности», к духовному максимализму. Клюев и Есенин втягиваются, как в водоворот, на самое дно революции благодаря своему мифотворчеству.

Три огненных дуба на пупе земном,
От них мы три желудя — солнца возьмем;
Лазоревым — облачный хворост спалим,
Павлиньим — грядущего даль озарим,
А красное солнце — мильонами рук
Подымем над миром печали и мук <...>

Клюев остановится раньше, Есенин дальше учителя уйдет в хаос, настроения, преступление. Но основной тон задан для всех, — кроме индивидуалистического А. Белого, — и задан не по сознательному выбору, а по совпадению; принять роковое, как бы оно ни жгло, как бы ни ломало — как радость. Ибо придумать можно и более чистые и более стройные радости, чем те, которыми мы ныне живем. Желать можно и других высот. Надеяться на совершенствование действительности никому не заказано. Но в действительности дано нам было только одно — то, что есть. От него некуда уйти.

1923
Январь

Сергей Есенин — в берлинском Доме искусств. Он вместе с А. Дункан прилетел из России на аэроплане.
Газетный отчет. Дом искусств — благонамереннейшее учреждение.1 Послушав речь писателей в Доме, Гейне сказал бы свое: «Все суп да суп и никогда жаркое. И клецок в супе тоже никогда». Роль этих клецок в гастрономическом вареве Дома искусств играли Эренбург и Белый, однако и они очень часто теряли здесь свою относительную плотность, растворяясь в исконной стихии Минского — абсолютной текучести. Когда литературная Москва задумала несколько поперчить берлинское варево, она кинула в него большой лавровый лист Ремизова и имажинистскую перчинку — Кусикова. Однако лавры пришлись не ко двору, а перчинка так и осталась не проваренной.
Вечер отходил. Ал. Толстой дочитывал превосходные свои воспоминания о Гумилеве. В них хорошее — приподнятость и отрешенность от обычных мерил, юмор, глаз художника — глядящего на художника же. И вдруг — аплодисменты. Минский радостно возвестил: пришел Есенин. Хотя следовало бы сказать: прилетел. Ибо на юношески дерзком лице и в растрепанных ветром кудрях нескрываемо сквозило выражение: «Вы ходите, а я вот летаю. Хотя бы на аэроплане». Температура поднялась мгновенно. Заходил по залу Минский, уплотнился Эренбург, засияли лица издателей, одного толстого и белокурого, и одного черного и худого. Черносотенный фон Д. И. почернел еще пуще. Вошла Айседора Дункан, улыбнулась и села. Волоокая, спокойная, такая чужая здесь — в этих клубах эмигрантского дыма — «Интернационал!» — крикнул кто-то. — «Интернационал!» — сгрудились около Дункан белокурый Есенин, черный издатель, Кусиков и группа сочувствующих. А в ответ свистки. Благонамеренность была оскорблена. Благонамеренность отправилась свидетельствовать вешалки и пути отступления. И только Минский приветливо смеялся с выражением доброго старого кота, которого щекочат за ухом. Свистки нарастали, кто-то тупой и мрачный наступал на Кусикова, предлагая единоборство. И тут только проявилось, каким европейцем может быть этот черкес. Он не протянул руки вперед, а спрятал их за спину и мрачно промолвил: «Убери руки. Застрелю как щенка».
Есенин вскочил на стол и стал читать о скитальческой, озорной душе. Свистки смолкли. Оправдан был ответ поэта свистунам. «Не пересвистите. Как засуну четыре пальца в рот — тут вам и конец. Лучше нас никто свистеть не умеет».
Беседа с С. Есениным о «тоске». Он пьет и мечется.
Чтение «Пугачева» у проф. Ключникова. Есенин лицом к стене, хрипло читает; лицо нарочито искажено. Спокойное самодовольство А. Дункан.
Французские парламентарии. Подчеркнутое уважение к Дункан, Есенин же для них вроде юного дикаря, вывезенного прихотливой принцессой.
У меня — вспышка ненависти к Дункан, к иностранцам, к корректным хозяевам.
Я тяну Есенина за рукав. Мы входим в другую комнату и садимся в углу. Он полупьян. Мне тошно и страшно. Машина западной культуры и русское талантливое беспутство.
Разговор рвется.
— Мне скверно, — говорит Есенин.
Я и сам вижу, что скверно.
Дункан мешает нам разговаривать. Я слышу невероятный на фоне парижских смокингов и украшенного цветами стола диалог. Он произносится вполголоса; парламентарии его не слышат.
— Ты — сука, — говорит Есенин.
— А ты — собака, — отвечает Дункан.
Она ревнует — ко всякому и ко всякой. Она не отпускает его от себя ни на шаг. Есенин прогоняет ее — взглядом.
Проклятая баба, — произносит он вполголоса.
Минуту спустя Дункан ласково отвлекает его от меня. Он уже беззлобен. Тих и кроток — да, печально кроток. Я ухожу.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Евгений Германович Лундберг (1887—1965), писатель, критик. Закончил Высшую школу социальных наук в Париже, учился в Женевском и Иенском университетах. С 1920 по 1924 г. жил в Берлине, где организовал левонародническое издательство «Скифы», берлинский отдел Госиздата и Гостехиздата.
Автор книг «Рассказы» (1909), «Мои скитанья. Рассказы» (1909), «Мережковский и его новое христианство» (1914), «От вечного к преходящему» (1923), «Зодчий Андрей Никифорович Воронихин. Материалы к биографии» (1937, совм. с А. Крутецким), ряда работ о литературах народов СССР.
Е. Лундберг — автор рецензии на книгу С. Есенина «Трерядница» (Новый мир. Берлин. 1922.1 янв.).
Книга Евг. Лундберга «Записки писателя», куда вошли записи о встречах с Есениным, помеченные декабрем 1917, январем, июнем и июлем 1918 г., опубликована в Берлине в 1922 г. В 1930 г. вышло второе, значительно дополненное записями за 1920-1924 гг. и отредактированное издание: Лундберг Е. Записки писателя. Л., 1930. Т. 1 и Т. 2.
Текст записей 1917-1918 гг. публикуется по первому изданию, записи 1923 г. — по второму изданию.

1. Эпизод в берлинском Доме искусств 12 мая 1922 г. с пением «Интернационала» отражен в газетных публикациях и воспоминаниях современников, в частности, Г. Алексеева, вошедших в сборник, с расхождением в некоторых деталях. Е. Лундберг почти дословно повторяет отчет газеты «Накануне». См. его же публикацию: Старый хроникер [Е. Лундберг]. В «Доме искусств»//Накануне. 1922.14 мая.
Этот эпизод имел последствия. 29 июня из Дюссельдорфа Есенин и Дункан написали письмо М. М. Литвинову, заместителю народного комиссара иностранных дел:
«Уважаемый т. Литвинов!
Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтоб мы выбрались из Германии и попали в Гаагу. Обещаю держать себя корректно и в публичных местах «Интернационал» не петь.
Уважающие Вас
С. Есенин
Айседора Дункан». (Т. 6. С. 139).
В очерке «Железный Миргород» (1923) о пребывании в Америке Есенин писал: «Взяли с меня подписку не петь «Интернационала», как это сделал я в Берлине» (Т. 5. С. 166).


«Русское зарубежье о Сергее Есенине. Антология.» М.: Терра — Книжный клуб, 2007.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика