Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58552724
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
5733
16647
22380
56248947
606546
1020655

Сегодня: Март 19, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ГЕТМАНСКИЙ Э. «Я вовсе не религиозный человек и не мистик. Я реалист…»

PostDateIcon 27.10.2018 21:20  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 4068

«Я вовсе не религиозный человек и не мистик. Я реалист…»
(из коллекции книжных знаков Э.Д. Гетманского)

Творчество Сергея Есенина объединяет всех людей, и верующих, и неверующих. Он мучился, метался, сочинял то боголюбивые, то богопротивные стихи и поэмы, чтобы под конец жизни воскликнуть:

Стыдно мне, что я в Бога верил,
Горько мне, что не верю теперь.

Чего здесь больше: стыда или горечи? Судя по фактам его биографии, можно предположить, что горечи, так как семья поэта была поистине религиозна.

В письме своему другу Г. Панфилову Есенин писал из Москвы в ноябре 1912 года: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него, как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как в человека, одарённого светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему. Жизнь… Я не могу понять её назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но, чего этим можно достигнуть, никому не известно».

Прошли годы, Есенин пишет в 1924 году в предисловии к будущему собранию сочинений: «Я вовсе не религиозный человек и не мистик. Я реалист… Я просил бы читателей относиться ко всем моим Исусам, божьим матерям и Миколам, как к сказочному в поэзии. Отрицать я в себе этого этапа вычёркиванием я не могу так же, как и всё человечество не может смыть периода двух тысяч лет христианской культуры…».

Духовные, православные ценности являлись основными для мировоззрения поэта на протяжении всей его жизни. И хотя в поздний период своего творчества Есенин не обращался в своих стихах к христианской символике, но, как писал литературный критик того времени Г. Покровский: «Внутренняя религиозность, принявшая более тонкие и неясные формы, у него осталась. Мистику, вскормленную народной религией, он пронёс через бури революции и незаметно вкрапливает её тончайшие формы в безобидные, красивые, нежные стихи».

Очевидно, что настоящего понимания творчества Есенина вне православной веры невозможно. Хоть и запоздало, но Есенин пришёл к истинным ценностям, к вере. Он не был мятежником, как его пытались изобразить, он просто всю жизнь находился в поиске смысла жизни.

Тульский художник Владимир Чекарьков нарисовал экслибрис для есенинской полки домашней библиотеки историка книжного знака и коллекционера Эдуарда Гетманского. На нём нарисованы портреты людей из окружения поэта — А. Таирова, Е. Замятина, М. Цетлина, Г. Алексеева (Чарноцкий), И. Садофьева, Н. Захарова-Мэнского, И. Шнейдера, Вяч. Иванова и Я. Цейтлина (Цветков), а также приведены строки из есенинского стихотворения, датированного апрелем-маем 1925 годом, «Послание «евангелисту» Демьяну:

Я не люблю религии раба,
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба —
Я верю в знание и силу Человека.

Chekarkov Getmansky 36

Михаил Цетлин — «Русский принц поэтов»

«Русский принц поэтов»

CetlinПоэт, прозаик, критик, издатель, меценат Михаил Осипович Цетлин (1882–1945) родился в Москве в семье богатого коммерсанта. Получил хорошее домашнее образование, в университет не поступал из-за слабого здоровья. Участвовал в революции 1905–1907 годов, был членом партии эсеров, помогал материально. Первая книга «Стихотворения» вышла в 1906 году, но была уничтожена цензурой, она включала в себя стихи революционной направленности. В 1907 году Цетлин привлекался к дознанию как член редакционной комиссии книгоиздательства «Молодая Россия». Скрываясь от полиции, бежал за границу. Жил во Франции и Швейцарии.

В 1907 году, почти сразу после эмиграции, принял решение посвятить себя литературной деятельности и полностью отошёл от политики. В 1915 году, находясь в эмиграции, М. Цетлин организовал в Москве издательство «Зёрна», где выходили книги Максимилиана Волошина и Ильи Эренбурга, а к художественному оформлению привлекались Леон Бакст и Иван (Жан) Лебедев. В 1916 году во Франции вышла книга М. Цетлина «Глухие слова (Стихи 1912–1913 гг.)», посвящённая теме любви, воспеванию природы и тоске по родине.

В октябре 1916 года М. Цетлин предпринимает попытку издания в Париже антологии русской поэзии, просит М. Волошина прислать новые стихи поэтов, в том числе и С. Есенина. Антологию выпустить не удалось. Цетлин предпринимал попытки издания сборников уже опубликованных стихотворений русских поэтов, в том числе и С. Есенина. 14 декабря 1916 года М. Цетлин писал М.А. Волошину из Парижа: «Есенин меня немного разочаровал, когда я перечёл его книжку («Радуницу»). Всё же он милей мне других поэтов этого рода. Некоторая «сусальность», я думаю, у него пройдёт».

После Февральской революции Цетлин вернулся в Россию. В 1917–1918 годах в доме Цетлина проводились вечера, их постоянными участниками были М. Цветаева, В. Ходасевич, С. Есенин, И. Эренбург. М. Цетлин публиковался в российских и зарубежных газетах и журналах. Так, 13 апреля 1918 года в московской газете «Новости дня» он напечатал рецензию на сборник «Мысль». Автор писал, что: «Начинается сборник стихотворением Есенина «Пришествие» (пришествие большевистской революции)… Первые слова сборника — есенинское «Господи, я верую»». Стихи М. Цетлина, как и С. Есенина, печатались в майском сборнике «Весенний салон поэтов» (1918).

Октябрьскую революцию Цетлин не принял и в 1918 году выехал за границу. В 1920 году он издал книгу стихов «Прозрачные тени». Печатался под псевдонимом Амари (фр. à Marie «Для Марии» — по имени жены); это слово также является аббревиатурой имён ближайших друзей поэта. Амари переводил Шелли, Верхарна, Гейне, Рильке, Валери, Бялика. Цетлин стал основателем и первым редактором литературного альманаха «Окно» (Париж, 1923–1924). В парижском журнале «Современные записки» публиковал «Литературные заметки», очерки «На литературные темы», рецензии. В 1921 году в третьей книге «Современных записок» Цетлин опубликовал статью «Истинно-народные поэты» и их комментаторы», где писал о сборниках «Красный звон» (Петроград, 1918), «Россия и Инония» (Берлин, 1920) и оценке их российской и зарубежной критикой.

О «революционности» Есенина говорил снисходительно: «Народность его в традиции резных коньков и расшитых полотенцев, расшитых ярко и талантливо. И «переплетающие в вихре» целых две революции его стихи совершенно нереволюционны. В них, правда, иногда употребляются слова «Атакуй» «Марсово Поле», «железное слово Р - ре - ес - пуу - бли - ка». Но всё, же это не «красный», а «малиновый звон», звон бубенцов под дугой». В этой же статье М. Цетлин дал оценку поэмы «Инония»: «Поэма «Инония» очень талантлива, очень ритмична и образна. Напрасно осмеяно в газетах столько нашумевшее мистическое «божье теление». Те, кто знали по прежним стихам Есенина про его страстную истинно крестьянскую любовь к коровам — не удивятся, что именно этот образ явился у поэта для символа таинственного рождения в мире и нового, в данном случае — страны Инонии. Поэт, видно, искренне вспыхнул радостным ожиданием нового мира. Увы, теперь мы знаем, во что преобразовалась эта крестьянская «Инония» и что стало с её хатами и нивами. Но ведь тогда этого ещё не было видно».

16 сентября 1922 года в парижской газете «Последние новости» М. Цетлин писал в рецензии на книгу С. Есенина «Пугачёв» по поводу есенинских строк «Говорят, что я скоро стану знаменитый русский поэт» из стихотворения «Разбуди меня завтра рано…»: «Эти слова Есенина сбылись. Первый, не первый, но, несомненно, знаменитый! И столь же, несомненно, талантливый. Из деревни, из своей крестьянской юности он вынес любовь к природе и много свежих образов». В то же время рецензент увидел чрезмерную зависимость есенинских образов от требований имажинизма. «Та же жажда новизны, — писал М. Цетлин, — заставила прокричать Есенина как создателя новой русской трагедии. Для этого достаточно было ему написать ряд сцен в стихах под названием «Пугачёв». В этих сценах есть обычные качества и недостатки Есенина. Есть в «Пугачёве» удачные сравнения: «грядки, пенные от капусты», в которых «ныряют челноки огурцов», «птицы, привязанные к нитке дождя» Но герои драмы говорят языком имажинистов, что снижает обличительную роль произведения, поэтому критик, называя Есенина «русским принцем поэтов», увидел вину «Пугачёва» в том, что вещь «не содержит никаких элементов трагедии, и что Есенин всей сущностью своей чужд трагизму. Не трагический набат, а, скорее, «малиновый звон» бубенцов под дугой — характерен для этого поэта».

Литературно-музыкальные вечера в его доме в Париже привлекали весь цвет русской эмиграции — здесь бывали И. Бунин, С. Дягилев, И. Стравинский С. Прокофьев, А. Толстой, И. Эренбург, В. Ходасевич, Д. Мережковский, М. Цветаева, А. Керенский и другие писатели, музыканты, художники и политические деятели. Он также поддерживал материально многих бедствовавших русских эмигрантов. После вторжения гитлеровской Германии во Францию М. Цетлин в ноябре 1940 года эмигрировал через Лиссабон в США. В Нью-Йорке основал «Новый журнал», публикуя в нём отрывки из своей книги «Пятеро и другие», в которую вошли романтизированные портреты В. Стасова, М. Глинки и др. выдающихся деятелей русского искусства. Последние годы М. Цетлин работал над книгой о символистах. Умер Михаил Осипович Цетлин 10 ноября 1945 года в Нью-Йорке. После его смерти его вдова Мария Самойловна передала коллекцию книг Еврейской национальной и университетской библиотеке в Иерусалиме. На основе его коллекции картин в Рамат-Гане (Израиль) был создан Музей русского искусства имени Марии и Михаила Цетлиных. В составе коллекции — портрет Марии Самойловны Цетлин, выполненный Валентином Серовым.

Евгений Замятин — «Баяшнику, словомолитвенному рабу Евгению Замятину — с поклоном и лютой верой Сергей Есенин»

«Баяшнику, словомолитвенному рабу Евгению Замятину — с поклоном и лютой верой Сергей Есенин»

ZamjatinПисатель и критик Евгений Иванович Замятин (1884–1937) родился в уездном городе Лебедянь, Тамбовской губернии в семье православного священника. С 1893 по 1896 годы Замятин посещал Лебедянскую прогимназию, а потом учился в Воронежской гимназии. В 1902 году, окончив гимназию с золотой медалью, поступил на кораблестроительный факультет Санкт-Петербургского политехнического института. Замятин оказался в среде демократически настроенной молодёжи, посещал митинги и демонстрации. Будучи студентом, вступил в РСДРП. За большевистскую агитацию среди рабочих в 1905 году Замятина арестовали, но весной следующего года благодаря стараниям матери освободили. Ему было позволено продолжить образование. В 1908 году Замятин вышел из партии, окончил институт, получив специальность морского инженера. Замятин оставлен при кафедре корабельной архитектуры и с 1911 года преподаёт этот предмет. Литературный дебют Евгения Замятина состоялся осенью 1908 года, в журнале «Образование» был опубликован рассказ «Один». Начинающий автор преподаёт на кораблестроительном факультете, работает инженером и одновременно заканчивает рассказ «Девушка».

С Е. Замятиным С. Есенин познакомился в ноябре-декабре 1915 года в Петрограде. Поэт приобретает в свою библиотеку первый сборник Е. Замятина «Уездное. Повести и рассказы». На квартире Е. Замятина поэт читал поэму о святом Миколе. В 1916 году на авантитуле книги «Радуница» написал: «Баяшнику, словомолитвенному рабу Евгению Замятину с поклоном и лютой верой Сергей Есенин».

Есенин и Замятин принимали участие в благотворительном литературном сборнике «Пряник» (1916) в пользу детей-сирот. В журнале «Северные записки» (1916, № 4–5) был напечатан рассказ Е. Замятина «Африка» вместе с повестью С. Есенина «Яр». Во втором номере сборника «Скифы» «Островитяне» Е. Замятина публикуются рядом с подборкой стихотворений С. Есенина.

В марте 1916 года Замятин уехал в Англию, работал на судоверфях Глазго, Ньюкасла, Сандерленда. При его участии был построен ряд ледоколов для России, в том числе один из самых крупных — «Святой Александр Невский» (после революции — «Ленин»). В 1917 году Замятин вернулся из Англии обратно в Россию, застав страну в разгар Октябрьской революции, повсеместной разрухи и страшного голода. После революции Е. Замятин работал в редколлегии издательства «Всемирная литература», в журналах «Дом искусств», «Современный запад», «Русский современник».

А 1917–1918 годах С. Есенин часто встречался с Е. Замятиным на квартире Р. Иванова-Разумника. В январе 1918 года он участвовал вместе с С. Есениным в создании артели художников «Сегодня» с целью «издавать детские книжки и стихи современных поэтов». В сложной литературной ситуации 1920-х годов Замятин тяготел к группе «Серапионовы братья». Отрицательно оценивал Е. Замятин новые литературные течения. В петроградском журнале «Дом искусств» (1921, № 1) Е. Замятин в статье «Я боюсь» к «юрким авторам» отнёс футуристов и имажинистов, при этом считал, что «лошадизм московских имажинистов — слишком явно придавлен чугунной тенью Маяковского. Но как бы они, ни старались дурно пахнуть и вопить — им не перепахнуть и не перевопить Маяковского… Я боюсь, что если так будет и дальше, то весь последний период русской литературы войдёт в историю под именем юркой школы, ибо неюркие вот уже два года молчат».

С. Есенин не соглашался с такой оценкой, в неотправленном письме Р. Иванову-Разумнику из Ташкента в мае 1921 года, Есенин писал: «Посмотрите, что пишет об этом Евг. Замятин в своей воробьиной скороговорке «Я боюсь» в № 1 «Дома искусств». Есенин платил Замятину той же монетой, он о его прозе был невысокого мнения. Высоко оценивая «Серебряного голубя» В. Белого, поэт подчёркивал: «Боже, до чего все же изумительная вещь. Ну, разве все эти Ремизовы, Замятины и Толстые (Алекс.) создали что-нибудь подобное? Да им нужно подмётки целовать Белому. Все они подмастерья перед ним». Е. Замятин, в свою очередь, скептически отозвался о публикации отрывка из поэмы «Ленин» С. Есенина, отмечая, что поэт, «кажется, впервые пробует себя в форме оды — и, увы, до чего это оказывается близко к сусальности прочих бесчисленных од».

В послеоктябрьских произведениях Е. Замятин гротескно показывал с антисоветских позиций происходившие социальные изменения в стране. Он пишет роман «Мы», напечатанный в 1924 году в Англии. Книга пронизана таким чувством трагически ошибочного выбора, такой тревогой за человека, что роман был сочтён преувеличением, написанным «не по адресу». Замятин в советском обществе замечает опасную тенденцию: если раньше, при царизме, подавляли массы, то теперь наступила эпоха подавления личности во имя масс. «Умирает человек. Гордый Homo sapiens становится на четвереньки, обрастает клыками и шерстью, в человеке — побеждает зверь». М. Горький тогда же писал: «Я боюсь поголовного истребления инакомыслящих…». После 1929 года Замятина перестают печатать. Его подвергли не то что несправедливой разносной критике, но настоящей травле. В июне 1931 года Замятин пишет письмо Сталину, прося о возможности на время уехать за границу. Он пишет: «Я знаю, что у меня есть очень неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, а то, что мне кажется правдой. В частности, я никогда не скрывал своего отношения к литературному раболепству, прислуживанию и перекрашиванию. Я считал — и продолжаю считать, — что это одинаково унижает как писателя, так и революцию». По ходатайству М. Горького просьба Замятина была удовлетворена. В том же 1931 году он уезжает за границу, сохранив за собой советское гражданство. Он активно работал в качестве пропагандиста русских литературы, кино, театра за рубежом, переписывался с М. Горьким, пытался оказывать посильную помощь оставшимся в Союзе друзьям (А. Ахматовой и М. Булгакову). Главное же произведение, которое Замятин создавал за границей, это роман «Бич божий», посмертно изданный в Париже в 1938 году. Оторванный от родины, писатель внимательно следил за жизнью России. В эмигрантской печати принципиально не печатался. Отношение к нему на родине начало теплеть. В мае 1934 года Замятина заочно приняли в Союз писателей СССР, а в 1935 году он принимал участие в работе Антифашистского конгресса в защиту культуры в составе советской делегации. Умер Евгений Иванович Замятин 10 марта 1937 году и был похоронен в пригороде Парижа на кладбище в Тие.

Глеб Алексеев — «Есенин — очень талантливый поэт»

«Есенин — очень талантливый поэт»

AlexeevПисатель Глеб Васильевич Алексеев (настоящая фамилия Чарноцкий) (1892–1938) родился в Москве семье народного учителя. С 1909 года стал печататься в газете «Русское слово». В Первую мировую войну был призван на фронт, служил в авиации, получил ранение.

Г. Алексеев неоднократно встречался с С. Есениным в Москве с 1915 года. Революции Г. Алексеев не принял, участвовал в Белом движении. Революция и гражданская война застали Г. Алексеева на Украине. В декабре 1919 года Г. Алексеев, заболевший сыпным тифом, покинул Россию на английском пароходе, увозившем из Новороссийска многих русских эмигрантов. После скитаний по разным странам перебрался в Германию, где заведовал редакцией «Издательства писателей в Берлине». Здесь в Берлине в 1922 году состоялись встречи С. Есенина и Г. Алексеева.

О встречах с С. Есениным в Берлине 11 и 12 мая 1922 года Г. Алексеев рассказал в очерке «Сергей Есенин. Живые встречи», опубликованном в берлинском журнале «Сполохи» (1922, № 10). Автор писал об этом: «Часов 12 в банк вошёл человек в велосипедном шлюпике, насаженном на затылок, в широком английском пальто, обвисшем на нем как колокол, и в белых парусиновых, окаченных автомобильной грязью ботинках. Он в нерешительности остановился возле швейцара, снял шлюпик и, держа его в руке, пошёл было ближе, но потом раздумал, сел на стул и внимательно посмотрел вокруг». В очерке поэт был раскрыт под маской имажиниста, бунтаря и хулигана. Г. Алексеев писал: «Если завтра придумают торпеду, чтобы достать луну, Есенин будет первым пассажиром. Для него это послух, он пока его и несёт. С ножичком за голенищем, а ласковый: в глаза глядит всякому, как матери. Но если завтра придут толпы и в ярости обнажённого гнева голыми кулаками разобьют Кремль и Лувр, по камушку по брёвнышку растащат стены музее и грязные ноги вместо портянок обернут Рафаэлом — он будет одним из первых певец ярости восставшего дикаря и раба, а жертву, в смертной муке припавшую к облучку, дорежет — из озорства».

В июле 1922 года в Берлине издаётся антология «Деревня в русской поэзии» (составитель, автор предисловия и вступительных заметок Г. Алексеев). С. Есенин был представлен фрагментами своих стихотворений и поэм: «Запели тёсанные дроги…», «Манит ночлег, недалеко до хаты…», «Черт бы взял тебя, скверный гость…», «Бедные, бедные крестьяне…», «Я — последний поэт деревни». Есенинские стихи сопровождаются небольшой заметкой «Сергей Есенин», в которой говорится: «В творчестве Есенина особенно любопытно проследить именно связь его с деревней. Крестьянский парнишка Рязанской губернии, неуч, но с типичной мужицкой хитрецой, застенчивый до заикания, но от застенчивости озорник — он за Клюевым понёс было в литературу парной нутро избы, встревоженный войной и революцией быт села и хлёсткий свист пастушьего кнута. Но в городе, куда он пришёл, куда тянулась и офабриченная деревня центральных русских губерний — пришёл не «последний поэт деревни», а поэт с годом, с каждым днём терявший связь со своими хатами, талантливый, но теперь не деревенский, а сшибленного с культурных устоев, развороченного гнильём революции города — поэт».

В берлинском юмористическом журнале «Веретеныш» за 1922 год (№ 2, октябрь) Г. Алексеев опубликовал рецензию на книгу С. Есенина «Пугачёв». Рецензент писал: «Сергей Есенин — очень талантливый поэт. Многие вещи его запоминались, «Пугачёв» — поэма о яицком казаке — первое свидетельство этому. В ней чеканный и образный стих Есенина. Его смелость. Музыка. Но охватить большой и особенно этой — исторической — темы, поэт не смог. Дух Пугачёва и дух Петра — в одном народе. Сейчас — нет Петра и есть Пугачёв. Поэт и взял Пугачёва не в исторической перспективе, а сегодняшнего, проснувшегося… Ясно, что исторического значения поэма не имеет… Поэма показывает поэтический рост поэта, но и только».

Г. Алексеев вместе с С. Есениным и писателем-эмигрантом Р. Гулем присутствовал 11 марта 1923 года в германском аэроклубе. С. Есенин читал стихи из цикла «Москва кабацкая». Р. Гуль вспоминал: «Алексеев держал Есенина под руку. Но на воздухе он быстро трезвел, шёл твёрже и вдруг пробормотал: «Не поеду в Москву… не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн…» — «Да что ты, Серёжа? Ты что — антисемит?» — проговорил Алексеев. И вдруг Есенин остановился. И с какой-то невероятной злобой, просто яростью, закричал на Алексеева: «Я — антисемит? Дурак ты, вот что! Да я тебя, белого, вместе с каким-нибудь евреем зарезать могу… и зарежу… понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн — это совсем другое, он правит Россией, а не должен её править… Дурак ты, ничего этого не понимаешь…». Алексеев старался всячески успокоить его, и вскоре раж Есенина прошёл».

Последняя встреча Г. Алексеева с С. Есениным состоялась В Москве за две недели до трагической смерти поэта. 7 ноября 1923 года Г. Алексеев вернулся на родину. Он — автор сборника рассказов «Живая тупь» (1922), книг «Мёртвый бег. Повесть зарубежных лет» (1923), «Бабьи посиделки» (1923), различных повестей и романов. М. Горький в статье «О литературе» относил Г. Алексеева к талантливым очеркистам, которые «придают очерку формы высокого искусства». 26 апреля 1938 года Г. Алексеев был арестован и проходил по одному «делу» с арестованными 28 октября 1937 года Борисом Пильняком, с которым его связывала долгая личная и творческая дружба, и Артёмом Весёлым. Готовившееся в то время пятитомное собрание сочинений Г. Алексеева было закрыто. Расстреляли Глеба Васильевича Алексеева 1 сентября 1938 года. В 1956 году он был реабилитирован.

Яков Цейтлин — «Сергей, ты — гениален!!!»

«Сергей, ты — гениален!!!»

Писатель Яков Евсеевич Цейтлин (Цветков) (1909–1977) родился в городе Белая Церковь Российской империи. Детство и юность прошли в городе Николаеве. Трудовой путь начал наборщиком в Николаевской типографии. Первые стихи опубликовал в 1924 году в газете «Красный Николаев».

25 июля 1925 года Я. Цейтлин написал С. Есенину письмо, полученное адресатом только в декабре 1925 года. Вошел в литературоведение как последний адресат С. Есенина (письмо Есенина в Николаев датировано 13 декабря 1925 года). Личная встреча Есенина с Цейтлиным не состоялась. Я. Цейтлин писал С. Есенину: «Дорогой Сергей Есенин! Я вот уже 2 года имею сильнейшее желание снестись с тобой… И вот я решил прибегнуть к письму… Прости, что так вихрасто пишу, ибо и сейчас при твоем имени я волнуюсь и сердце готово выпрыгнуть и улететь… (Не раз я собирался писать — но письма не получалось, а одни истерические крики…) Разве можно своё чувство выразить словами… Мне нужен огонь, но, увы, словами огня не высечь мне (бездарен я!). Я член гр<уппы> писат<елей> «Октябрь», та самая, что ругает тебя! (Недаром она мне, «горячему», так чужда!) Опять о себе!.. Дорогой Сергей, читая Байрона, Пушкина, Лермонтова и, наконец, лир<ику> Надсона и в корне изучив современную литературу, — у меня создалось впечатление, что <ты> единственно настоящий поэт… Провинция сейчас преклоняется перед тобой (в городе одна лишь «Радуница»), а поклонников… не сосчитать!.. Но это нам не мешает «болезненно» следить за тобой по журналам. У нас очень много есенинцев (так они и прозваны) — рабочие, женотделы, студенты, мещане, комсомольцы и даже пионеры… (У каждого сердце «есенинское»!). И вот, в корне изучив тебя, делаем везде о тебе доклады. А по ночам ходим и, как помешанные, пьём вёдрами твои стихи!.. Дорогой Сергей, помоги нам! Оживи нас!!! Если ты нам пришлёшь свои стихи (книги), мы будем счастливейшими в мире! Пожалуйста, Сергей! Я за твой «Берёзовый ситец» последние свои брюки готов загнать… Сергей, ты — гениален!!! Ты единственный поэт, который заставил меня трепетать перед твоим именем… Если «родовская братия» где-нибудь тявкает о тебе — я болею душой… Я истерично слежу за твоей литературной судьбой… Может быть, ты знаешь знаменитого украинского лирика Сосюру?.. Когда он был у нас в Николаеве, он также с благоговением произносил твоё имя… Весь день шлялись и пухтели твоими стихами… Самая светлая минута в моей жизни (горьких очень много!) будет та, когда я с тобой лично увижусь… О, счастье поскорее на мой адрес! За литературой насилу следить. Приходится здорово голодать… и покупать книги. Ну что, устал, Сергунь?.. Набухтел, набухтел, ничего тебе не сказал — и сотой доли не выразил того, - чего желал бы выразить… Надеюсь когда-нибудь тебя увидеть!.. Если б Госиздат поскорее отстрочил мою книжонку (а спрос на неё пока здоровый!), я мог бы на эту монету прокатиться к тебе… Пишу стихи, комсомолец… Если не возгордишься и мне ответишь, пошлю свои стихи тебе… Дорогой Сергей, пожалуйста, ответь… Твой ответ осчастливит наш город, а в особенности твоих детей ЕСЕНИНЦЕВ. И по возможности свои книги… книги!.. Дорогой Сергей, ответь! С комсомольским приветом от всех твоих поклонников Яков Цейтлин. Мой адрес: г. Николаев, Адмиральская ул., № 23. Пришли свой адрес…». Я. Цейтлин послал Есенину четыре своих стихотворения: «Наган», «Дума», «Ответ» и «Письмо брата». Последнее, очевидно, привлекло внимание Есенина, особенно. Сергей Есенин ответил начинающему николаевскому поэту Якову Цейтлину: «Дорогой товарищ Цейтлин. Спасибо Вам за письмо. Жаль только то, что оно застало меня оч<ень> поздно. Я получил его только вчера, 12/XII 25 г. По-видимому, оно провалялось у кого-нибудь в кармане из прожекторцев, ибо поношено и вскрыто. Я очень рад и счастлив тем, что мои стихи находят отклик среди николаевцев. Книги я постараюсь Вам прислать, как только выйду из санатории, в которой поправляю своё расшатанное здоровье. Из стихов мне Ваших понравилась вещь о голубятне и паре голубей. Вот если б только поправили перебойную строку и неряшливую «Ты мне будешь помощником хошь», я бы мог его отдать в тот же «Прожектор». Дарование у Вас безусловное, тёплое и подкупающее простотой. Только не упускайте чувств, но и строго следите за расстановкой слов. Не берите и не пользуйте избитых выражений. Их можно брать исключит<ельно> после большой школы, тогда в умелой рамке, в руках умелого мастера они выглядят по-другому. Избегайте шатких, зыблемых слов и больше всего следите за правильностью ударений. Это оч<ень> нехорошо, что Вы пишете были, вместо были. Желаю Вам успеха, как в стихах, так и в жизни и с удовольствием отвечу Вам, если сочтёте это нужным себе. Жму Вашу руку. Сергей Есенин. Москва. Остоженка, Померанцев пер., д. 3, кв. 8. О письме Есенина к Цейтлину впервые упомянула в своих воспоминаниях «Как жил Сергей Есенин» (1926) журналист Софья Виноградская. Однако текст письма долго оставался неизвестным. Он хранился в архиве Софьи Толстой-Есениной и впервые был напечатан уже после её смерти. Письмо С. Есенина было проникнуто заботливым отношением к молодому поэту, его стихам. Из Николаева вскоре пришло восторженное ответное письмо, полное благодарности к Сергею Есенину. Но… Есенину было не суждено его прочитать. Письмо это было получено после его трагической смерти.

В 1928 году Я. Цейтлин выпустил книгу стихов «Жажда». До 1930 года Я. Цейтлин жил в Николаеве, потом переехал в Москву, работал в газетах «Комсомольская правда», «Социалистическое земледелие», «Известия», где выступал под псевдонимом «Я. Цветов». В годы Отечественной войны был военным корреспондентом «Правды». После войны выходят его книги «Повесть о Кирилле Орловском», «Выбор Ивана Демина» и роман «Птицы поют на рассвете». Яков Евсеевич Цейтлин умер 1 января 1977 года, похоронен на Введенском кладбище Москвы.

Илья Садофьев — «Он остался живым среди живых, разумеется не тех живых, которые мертвы…»

«Он остался живым среди живых, разумеется не тех живых, которые мертвы…»

SadofievПоэт и переводчик Илья Иванович Садофьев (1889–1965) родился в Санкт-Петербурге в семье сезонного рабочего (строгальщика петербургского завода Сан-Галли) родом из села Серебряные Пруды Тульской губернии. В 1894 году семья вернулась в своё родное село, там и прошли последующие детские годы поэта. В селе Садофьев учился два года в земской школе, после чего работал пастушонком. Необходимость поиска работы заставила Садофьева приехать в 1902 году в Санкт-Петербург, где он работал сначала в чайной мальчиком на побегушках, затем работал на уксусном заводе, жестяной фабрике. Помимо работы, усердно занимался самообразованием, ходил на общеобразовательные курсы при реальном училище А.С. Черняева. Свои первые стихи Садофьев начал публиковать с 1912 года в газетах «Правда»и «Стойкая мысль». Главными темами его ранних стихов были тема труда и борьбы с социальной несправедливостью. Стихотворение «В заводе», написанное в 1913 году, послужило основанием для привлечения поэта к суду с формулировкой «за возбуждение вражды между рабочими и работодателями». За участие в нелегальной деятельности РСДРП(б) в 1916 году был приговорён к 6 годам ссылки в Якутскую губернию. Освободился после Февральской революции 1917 года. После Октябрьской революции трудился в Петросовете, был заседателем революционного трибунала. Являлся членом рабочей дирекции Металлического завода.

В 1918 году был издан первый поэтический сборник Садофьева «Динамо-стихи», который пользовался популярностью и выдержал шесть изданий. Садофьев был ярым сторонником пролетарской поэзии. В журнале «Грядущее» (1918, № 10) в статье «На солнечный путь» он называет поэзию Есенина и Клюева «мистической». Во время Гражданской войны Садофьев был сотрудником Политотдела Юго-Западного фронта, работал в украинских «Окнах Роста». После Гражданской войны вернулся в Петроград и осуществлял руководство литературным отделом Пролеткульта, затем, в 1924 году, стал главой Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов. В свою поэму «Индустриальная свирель» (1921) Садофьев включил несколько строк, содержащих выпады против имажинистов. Поэт-акмеист и переводчик В. Рождественский вспоминал о споре, который произошёл в Петрограде между Есениным и Садофьевым. Садофьев донимал поэта: «Нет, ты все-таки скажи, Сергей, что это за штука твой московский имажинизм? С чем его едят? Писал ты о нем разные там статьи, подписывал декларации, а я никак не возьму в толк, для чего всё это тебе нужно было. Просвети меня, невежду, пожалуйста…». Есенин ответил назойливому вопрошателю: «Имажинизм? А разве был такой? Я, право, и думать о нем забыл… Ну, сам знаешь, была Москва, шумные, пёстрые, сумасбродные годы литературного нэпа. Молоды мы были, озорничали в своё удовольствие. «Стойло Пегаса»… дым коромыслом. Многое у нас шло от злости на поднимающее голову мещанство. Надо было бить его в морду хлёстким стихом, непривычным ошарашивающим образом, скандалом, если хочешь, — пусть чувствуют, что поэты — люди беспокойные, неуживчивые, враги всякого болотного благополучия… И кому он нужен сейчас, этот имажинизм? Стал бы я и думать о нем, если бы ты не напомнил. И совсем некстати. Я на нем давно уже крест поставил. Потому что всё это чушь собачья. Скатертью ему и дорога… Навязали мне этот имажинизм на шею — словно сам я его и выдумал. Это Кусиков с Шершеневичем придумали., озорства ради. А Мариенгоф им поддакивал — тоже, конечно, из озорства. Образ в поэзии, видишь, во главе всего. Даже важнее основного смысла. И должен выпирать, лезть в глаза буквально в каждой мерочке. А как всё это складывается в целом, вокруг чего всё и навертелось — дело десятое. Я поначалу тоже поверил, потому что, конечно, без образа поэзии нет. Думал, что и сам-то я с мальчишеских лет имажинист. Да ещё какой — в самом библейском размахе, там ведь все подано по-великански: ноги на земле, а голова в облаках. Но ведь вот в чем дело: образы образами, самые смелые, неожиданные, дерзкие, но к чему они, если рассыпаны без толку, не служат поддержкой заветной твоей мысли, строю твоей души. А у моих друзей-имажинистов было совсем по-другому. Выдергивали они из стихотворения нить, рассыпали свои образы и сравнения, как раскатившиеся бусины, и поди догадайся, к чему было огород городить… Хоть и сам я чудачил в то время, а понял, в конце концов, что всё это мне ни к чему. Разругался я тогда со своими спутниками…».

12 июля 1924 года в здании Сестрорецкого курзала состоялся поэтический вечер. Вёл программу Садофьев. Сергей Есенин читал стихи из цикла «Возвращение на родину», которые были восторженно встречены публикой. Поэт И. Оксенов вспоминал, как С. Есенин говорил ему, что «он действительно ценит Садофьева, что Садофьев за последнее время «поправел» и много борется…». В журнале «Красный студент» (1924, № 3) И. Садофьев опубликовал стихотворение «Кудрявый пастушок» («Лишь взгляну на эти кудри…»), посвящённое Сергею Есенину:

Лишь взгляну на эти кудри,
Колосится в поле рожь…
Ах, спроста ли росным утром
Подвернулся острый нож!

Кто не вспомнит синий вечер
И зелёный звёздный скит, —
Гнёт бревенчатые плечи
Кладь соломенной тоски…

Под татарской тюбетейкой
В полночь закачалась Русь…
Пастуху ли на дулейке
Расплескать степную грусть!

Всё равно, кто там стучится
Тёмной ночью под окном,
Погляди, как надо биться
За отцовский старый дом.

И взлохмачен, и всклочен,
И горяч, как дикий конь:
— Эй, пузатый, ты не очень,
Ну-ка ну, попробуй, тронь!

Довелось ли ножик с маху
В подреберье полоснуть,
Чтобы ситцевой рубахой
Озорной стелился путь…

Эх, разведать бы не худо,
Где залёг мужицкий страх!
И пошла горланить удаль
Пьяной песней в кабаках…

Что сказать теперь просёлкам,
Как вложить досаду в стих, —
Хорошо ль бездомным волком
Овывать зелёный скит?!

Кабы знать, кого зарезать
Росным утром под окном,
То кабацкой марсельезы
Не слыхал бы отчий дом.

Так отчётлив голос мудрый:
Песней сердца не тревожь.
А взгляну на эти кудри —
Колосится в поле рожь…

В 1925 году под редакцией Садофьева вышел сборник «Ленин в поэзии», в котором приводился отрывок «О Ленине» («И вот он умер, плач досаден…») из поэмы С. Есенина «Гуляй-поле».

В начале ноября 1925 года С. Есенин встречался с И. Садофьевым. Н.Н. Никитин вспоминал: «Он ждал меня у Садофьева. Когда я пришёл, гости отужинали, шёл какой-то «свой» спор, и Есенин не принимал в нём участия. Что-то очень одинокое сказывалось в той позе, с какой он сидел за столом, как крутил бахрому скатерти. Я подсел к нему. Он улыбнулся. «Я только что, совсем недавно окончил «Чёрного человека»… Послушай: «Друг мой, друг мой… » Уж этим началом он сжал мне душу точно в кулак. Почему-то сразу вспомнился «Реквием» Моцарта». Поэт читал «Чёрного человека». В свою последнюю поездку в Ленинград С. Есенин с вокзала направился на квартиру И. Садофьева, но его не застал. Садофьев был одним из первых, кто прибыл утром 28 декабря 1925 года в гостиницу «Англетер», узнав о гибели Сергея Есенина, а также принял участие в прощальной панихиде в Ленинграде. В статье «Сергей Есенин», опубликованной в «Ленинградской правде» 29 декабря 1925 года, кратко охарактеризовал творчество поэта. В своём выступлении на траурном митинге Садофьев сказал: «Такой поэт, как Сергей Есенин, рождается раз в столетие». Позже он сказал: «Он остался живым среди живых, разумеется не тех живых, которые мертвы…». 28 мая 1926 года Садофьев от имени правления Всероссийского союза писателей подписал и направил письмо всем издательствам с предложением пожертвовать свои издания для организации библиотеки имени С. Есенина в Константинове. В книгах И.И. Садофьева «Ковш» (1926) и «Неугомонь» (1930) опубликованы стихотворения, посвящённые С. Есенину — «Груз раздумья: Памяти С. Есенина: «Там, где низкая заря…», «Запах ли родины горек…», «На голос слово повернешь…», «Потерю словом не вернешь…».

Груз раздумья
1

Там, где низкая заря
Заблудилась в хвое сосен,
Все по детски говорят:
Запах жизни прян и сочен.

В этой тёмной стороне,
Неприветливо спокойной, —
Песни ветра озорней,
Люди удали разбойной…

Любо голосу звенеть
Горячей любовной крови,
Чтобы сердцем не темнеть
И тоской не хмурить брови.

Не спроста издалека,
От мужичьего порога,
Город удаль закликал
По просёлочным дорогам!

И кирпичная печаль
Озорное горло гложет;
Где земля не горяча —
Не унять пресмертной дрожи…

Стынет сердце, как заря,
Как заря в потёмках сосен…
Не в насмешку-ль говорят —
Запах жизни прян и сочен…

2.

Запах ли родины горек,
Места ли в жизни нет, —
К горлу прильнувшее горе
Смерти доверил поэт.

Может ли горе такое
Выплескать Русь на ветру,
Если пенькой успокоен
Звонкоголосый друг!

Песни разбойные слушать
Было живым хорошо.
Песням он выплеснул душу
И невозвратно ушёл…

Нет тяжелее печали
Эту покинуть страну, —
Он молчаливо отчалил
И бездыханно уснул.

Смертью любовь согрета,
Все захотели жалеть.
Видно живого поэта
Людям жалеть тяжелей!

Други, товарищи, люди!
Хором бы горе пропеть,
Может срываться не будет
Голос мятежных кровей…

3.

На голос слово повернёшь —
Обугливается слово.
И только судорожная дрожь
И груз раздумья гробового…

Всей плотью чувствовать острей
Невыстраданные боли,
Сгорать заложником на костре
И петь бездомным ветром в поле

За этот беспризорный труд
Юродствующая жалость,
Чтоб жёлтым парусом на ветру
Поэта голова качалась…

Так пойте ж девушек нежней
Оборванные причалы!
Чтобы мерещилось в тишине
Забвение земной печали.

Кто смертью не задет —
Обеспокоен вдвое.
Покоя в жизни нет!
И сердцу нет покоя…

4.

Потерю слова не вернёшь,
С судьбой не поиграешь в прятки.
И вот трагическая дрожь
Трясёт и душит мёртвой хваткой…

О, если б можно рассказать
И сердце вдруг не раскололось,
Как светят синие глаза
И заклинает звонкий голос!

— Друзья, отчаливай со мной!
Я знаю, «умирать не ново»,
И нет дороги нам иной
И утешенья нет иного…

Страдай за всех и утешай
И утешения не требуй!
Такой поэтова душа
Рожденьем вынимает жребий.

Устал я песнями звенеть
И ждать подачек на базаре, —
Отрадней заживо сгореть
Иль задохнуться на пожаре!

Кто жребий свой оберегал
И в жизни древнюю привычку —
Сегодня слушай мой сигнал,
Не опоздай на перекличку!

Отрава горькая в крови,
А трезвый разум отвечает:
Крылом разбитым не зови!
Не всех отчаянье качает.

И мы должны, мы будем жить,
Стоять, сгорая на дозоре —
За всех отчаявшихся жить
Живым назойливым укором!

Во время Великой Отечественной войны публиковал стихи в местной прессе, готовил тексты к Окнам ТАСС и плакатам. В 1942 году выпустил книгу стихов «У родимого села». Подготовил антологию уральских поэтов. В послевоенные годы Садофьев писал стихи в защиту мира, а также создал цикл стихов о Ленинграде. Занимался литературно-педагогической работой. В 1953 вышел его сборник «Песни о Родине», явившийся отчётом о творческой работе поэта за 40 лет. Садофьев известен и как переводчик с украинского, белорусского, литовского языков. Илья Иванович Садофьев умер 17 июля 1965 года, похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга.

Александр Таиров — «Театр Мейерхольда интереснее театра Таирова»

«Театр Мейерхольда интереснее театра Таирова»

TairovАртист и режиссёр Александр Яковлевич Таиров (настоящая фамилия Корнблит) (1885–1950) родился в городе Ромны Полтавской губернии в семье учителя. Ещё учась в киевской гимназии, Саша принимал участие в любительских спектаклях, в его репертуаре были роли Незнамова («Без вины виноватые, 1901, 1903) и Карандышева («Бесприданница», 1902) из пьес А.Н. Островского. После гимназии он поступил в Киевский университет на юридический факультет. Летом 1904 года Таиров дебютировал как актёр в Бердичеве и Житомире в труппе Драматического товарищества под руководством А.Н. Лепковской, сыграв Петю Трофимова в «Вишнёвом саде» А.П. Чехова. В 1905 году Таиров играл в антрепризе Михаила Бородая в Киеве. В сезоне 1906-1907 годов был актёром театра В.Ф. Комиссаржевской в Петербурге. До 1913 года Таиров играл в театрах Санкт-Петербурга, Риги, Симбирска, три года в Передвижном театре П.П. Гайдебурова (создан в 1905 году в Санкт-Петербурге), где начал режиссёрскую деятельность, поставив в 1908 году спектакли «Гамлет» и «Дядя Ваня». В 1913 году Таиров окончил юридический факультет Петербургского университета и поступил в московскую адвокатуру, которую в скором времени оставил, чтобы в том же году поступить в Свободный театр К.А. Марджанова (создан в 1913 году в Москве). Поставил здесь спектакль «Жёлтая кофта» Хезельтона-Фюрста и пантомиму «Покрывало Пьеретты» А. Шницлера на музыку Э. Донаньи.

В 1914 году Таиров вместе с женой и актрисой Алисой Коонен, и группой молодых актёров создал Камерный театр. Спектакль «Сакунтала» (Шакунтала) Калидасы, поставленный Таировым, в день открытия Камерного театра (25 декабря 1914 года), определил его творческую платформу. Таиров стремился к созданию синтетического театра, уделяя большое внимание актёрскому движению и пластике. Программными спектаклями Таирова были — «Женитьба Фигаро» П. Бомарше (1915), «Покрывало Пьеретты» А. Шницлера (1916), «Фамира-кифаред» Иннокентия Анненского (1916) и «Саломея» Оскара Уайльда (1917).

Сергей Есенин встречался с Александром Таировым на литературных «пятницах» Литературного отдела Наркомпроса в 1918 году. 20 февраля 1920 года на первом заседании «Ассоциации вольнодумцев» Есенин избирается единогласно председателем, а в члены «Ассоциации» по предложению А. Мариенгофа приняли режиссёра А. Таирова. 17 января 1921 года «Ассоциация вольнодумцев» проводит лекцию «Сумерки зорь» в помещении Камерного театра. А. Таиров создал при Московском Камерном театре своеобразный мюзик-холл, артистическое кабаре под названием «Эксцентрион», который после возвращения из-за заграничной поездки посещали С. Есенин и А. Дункан, и куда заглядывал нарком просвещения А. Луначарский.

Два крупных столичных театра — В. Мейерхольда и А. Таирова конкурировали между собой. Оба театра претендовали на то, чтобы принадлежать к «левому» направлению, оба в конце концов со временем будут объявлены «формалистическими» и закрыты. Сергей Есенин оказался в гуще этой театральной коллизии. В журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном» на первый план выдвигался А. Таиров и Московский Камерный театр, что вызывало недовольство С. Есенина. Свою позицию А. Мариенгоф определил в письме С. Есенину в июле 1923 года: «… я никак не могу понять, почему следует улюлюкать на Таирова и поощрять Всеволода Эмильевича (Мейерхольда). Неужели все эти Блюмы (иносказательно театральные критики — Э.Г.) до такой степени подслеповаты, чтобы не видеть в мейерхольдовской стряпне тот же самый уальдовский эстетизм, приподанный лишь несколько под иным соусом…». Поэт Иван Грузинов вспоминал, что на собраниях имажинистов и в частных беседах С. Есенин говорил: «Во-первых, вы меня ссорите с Мейерхольдом, с которым я ссориться не намерен, во-вторых, я нахожу, что театр Мейерхольда интереснее театра Таирова». Свою точку зрения С. Есенин окончательно обозначил, когда в среде имажинистов произошёл раскол, он заявлял: «В журнале, где выдвигают Таирова на первый план и нападают на Мейерхольда, я участвовать не желаю. В журнале, который я организую в дальнейшем, будет пропагандироваться театр Мейерхольда». Один из вождей имажинизма В. Шершеневич писал: «Надо сказать, что спор между Таировым и Мейерхольдом не был спором по существу. Это была скорее всего борьба за положение. Оба взаимно упрекали друг друга. Мейерхольд упрекал Таирова в эстетизме. Таиров ставил в вину Мейерхольду бессистемное новаторство». Точку зрения обоих режиссёров лучше всех раскрыл Якулов, сказав, что: «И Всеволод и Александр Яковлевич оба одно и то же. Своя своих не познаша. Оба эстеты! Оба Оскар Уайльды! Только Таиров — Уайльд до Реддинской тюрьмы, а Мейерхольд — после тюрьмы».

Последняя встреча С. Есенина и А. Дункан была во время обеда в номере А. Таирова в гостинице «Англетер». Есенин не подошёл к Айседоре, ведя беседу с другими приглашёнными артистами театра Таирова. Узнав о смерти С. Есенина, из Ниццы 1 января 1926 года Айседора Дункан отправила А. Таирову телеграмму: «Директору Камерного театра. Телеграфировала Ирме, не получила ответа. Прошу вас передать родителям, друзьям Есенина мою глубокую скорбь и сочувствие». 4 января 1926 года в Камерном театре под председательством А. Таирова состоялся траурный вечер, посвящённый памяти С. Есенина. А. Таиров входил в состав Комитета по увековечиванию памяти Сергея Есенина. В 1930-е годы А. Таиров ставит пьесы зарубежных драматургов. 20 августа 1946 года выходит постановление ЦК ВКП(б), практически запрещающее зарубежную драматургию. А. Таиров участвовал в деятельности Еврейского антифашистского комитета. 29 мая 1949 года, в ходе кампании по борьбе с космополитизмом, Таиров был уволен из Камерного театра. Это была моральная инквизиция. И вскоре, в конце июня этого же года, вместе с Алисой Коонен был переведён в Театр имени Вахтангова, но к работе не приступил. 9 августа 1950 года Камерный театр был переименован в Московский драматический театр имени А.С. Пушкина. Скончался Александр Яковлевич Таиров 25 сентября 1950 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Николай Захаров-Мэнский — «Милосердной сестрице русских поэтов»

«Милосердной сестрице русских поэтов»

Zaharov MenskyПоэт Николай Николаевич Захаров-Мэнский (настоящая фамилия Захаров) (1895–1963?) родился в 1895 году в Гжатске Смоленской губернии в семье податного инспектора. Учился на историко-филологическом факультете Московского университета и на курсах музыки, оперы, драмы и хореографии Александра Шора (частное музыкальное учебное заведение в Москве по программе консерватории). Участник Первой мировой войны и Гражданской войны, во время которой воевал в составе Красной армии. Был одним из активных участников литературной жизни Москвы первых послеоктябрьских лет.

Познакомился с Есениным в «Кафе Четырех Бурлюков у Настасьинского переулка» в помещении бывшей прачечной, куда С. Есенин иногда приходил с поэтом С. Клычковым. Затем были частые встречи в кафе «Домино». 14 февраля 1918 года он вместе с С. Есениным принимал участие в литературном вечере «Карнавал на эстраде» в клубе Всероссийского союза поэтов. В феврале 1920 года Н. Захаров-Мэнский избирается с С. Есениным в Президиум Всероссийского союза поэтов, (ВСП), где проработал шесть лет. Основал объединение «Литературный особняк» и поэтическую группу «Неоклассики», а также литературную студию Всероссийского союза поэтов, преобразованные после в Высшие государственные литературные курсы.

Псевдоним Николая Захарова «Мэнский» происходит от «Мэнск» или «Менск», — это название Минска на идиш. Н. Захаров-Мэнский в статье «Московские поэты (корреспонденция из Москвы)» в петроградской газете «Жизнь искусства» от 29 июля 1920 года среди крестьянских поэтов выделяет С. Клычкова, А. Ширяевца, С. Есенина, который хотя и примкнул недавно к имажинизму, но «до сих пор одаряющего нас перлами неокрестьянской поэзии». Н. Захаров-Мэнский критически отзывался о поэзии имажинистов в статье «Московские поэты» («Жизнь искусства» 1920, 29 июля). В «Вестнике театров» (1920, № 5) в обзоре «Книги стихов 1919 года» утверждал, что: «В лице Есенина русская поэзия приобрела во всяком случае сильного поэта. В его стихах много задора, много от «имажинистского кривляния», много непонятного для среднего читателя, но истинная настоящая поэзия так и брызжет и в его «Радунице», и в «Сельском часослове», и в «Преображении», и во всех его талантливых стихах, разбросанных по сборникам и журналам, и в его книжке статей о графике древней Руси — «Ключи Марии».

У Есенина с Захаровым-Мэнским сложились добрые отношения, он подарил ему книгу «Голубень» с дарственной надписью: «Захарову-Менскому дружески С. Есенин. 1920 май». Захаров-Мэнский присутствовал в 1920 году на литературном «Суде над имажинистами» и «Суде над современной поэзией», а в отзыве в петроградской газете «Жизнь искусства» за 15–16 декабря 1920 года писал, что «судебное разбирательство прошло очень серьёзно, обвиняемые и обвинители выдвинули ряд любопытных литературных фактов. «Присяжные» оправдали имажинистов, и течение было признано законно существующим…».

Захаров-Мэнский был нетрадиционной ориентации. В литературных кругах его дразнили Захаровым-Женским, Захаркой Мэнским, «кавалерственной дамой» (по строкам его стихотворения), «сестрицей милосердия» и Захер-Мэнским. Два последних прозвища придуманы Есениным, который, впрочем, насколько можно судить, относился к нему лучше многих, вероятно, по вечному сочувствию к гонимым. Захаров-Мэнский работал заведующим учебной частью Высших государственных литературных курсов (ВГЛК) и преподавал древнюю русскую. В Москве вышли сборники его стихов — «Чёрная роза» (1917), «Печали» (1922), «Маленькая лампа» (1926), а также сборник частушек «Прибаутки деревенской улицы» (1927). Он печатался в газетах «Мысль», «Жизнь», «Театральная газета», «Беднота», в журналах «Вестник театра» и «Театральный курьер», в сборнике «Лирика».

На смерть С. Есенина Н. Захаров-Мэнский опубликовал в книге «Маленькая лампа» (1926) стихотворение «Памяти Сергея Есенина («Милый — в ласковом синем взоре…»). К началу 1927 года Н. Захаров-Мэнский написал воспоминания о С. Есенине «Только несколько слов…», которые были опубликованы только в 1997 году. В них автор свидетельствовал о многих скандалах, драках, дебошах Есенина, о проводимых над поэтом различных общественных судов. Подчёркивая свои дружеские отношения с поэтом, писал: «Подарив мне одну из книг, он подписал: «Милосердной сестрице русских поэтов» (я был в то время секретарём Союза поэтов), и так меня звал Сергей до самого последнего времени…». В 1927 году в IV томе Собрания сочинений С. Есенина была опубликована библиография, подготовленная В. Вольпиным и Н. Захаровым-Мэнским.

О жизни Н. Захарова-Мэнского в 1930-годы много разночтений. По одним сведениям он 8 августа 1938 года был арестован. 14 мая 1939 года по статье 58-10 приговорён к 5 годам ИТЛ. Из заключения не вернулся. Дата смерти стоит 1939 год. По другим данным он умер 28 апреля 1942 года в местах заключения в Воронежской области. По третьим данным Н. Захаров-Мэнский был осуждён в 1929 и 1934 годах. 22 февраля 1936 года был освобождён из Сиблага (Кемеровская область). В лагере Н. Захаров-Мэнский выпустил книгу «Н.Н. Борис Седов: Поэма о героизме» (ст. Ахпун, 1936). 2 ноября 1938 года был арестован и осуждён в третий раз с продлением срока лишения свободы ещё на пять лет. Захаров-Мэнский, отсидев срок в лагерях, якобы вышел на свободу и умер предположительно в 1963 году.

Илья Шнейдер — «За ним вперегонки бежали обе славы: слава его стихов… и «слава» о его эксцентрических выходках»

«За ним вперегонки бежали обе славы: слава его стихов… и «слава» о его эксцентрических выходках»

ShnejderЖурналист и театральный работник Илья Ильич Шнейдер (1891–1980) родился в семье московского купца (портной, специалист по историческому и современному костюму). Детство прошло в доме, расположенном рядом с Московским Художественным театром. Учился в 3-й Московской гимназии, увлекался театром, постановкой домашних спектаклей и журналистикой. С 1912 года пишет заметки, небольшие интервью, статьи о театральной жизни для московских газет и журналов. В 1915-1916 годах работал в государственной гастрольной организации, возглавляемой В.Н. Афанасьевым. В 1917 году И. Шнейдер был избран секретарём союза «Артисты-воины» в Совете солдатских депутатов. В первые послеоктябрьские годы работа заведующим секцией русской прессы, затем заведующим подотдела внешней политики и дипломатических досье отдела печати в Наркоминделе.

С 1921 года по 1924 год был по направлению наркома просвещения А. Луначарского секретарём американской танцовщицы Айседоры Дункан. Он встретил её и разместил в московской квартире балерины Е.В. Гельцер, сопровождал танцовщицу в гастрольных поездках, помогал в создании школы танцев.

Впервые С. Есенин увидел И. Шнейдера 3 октября 1921 года на вечере в мастерской художника Георгия Якулова, где и состоялось личное знакомство поэта с Айседорой Дункан. Об этой встрече И. Шнейдер писал в книге «Встречи с С. Есениным»: «Якулов познакомил нас. Я внимательно смотрел на Есенина. Вопреки пословице: «Дурная слава бежит, а хорошая лежит», — за ним вперегонки бежали обе славы: слава его стихов, в которых была настоящая большая поэзия, и «слава» о его эксцентрических выходках. Роста он был небольшого, при всём изяществе — фигура плотная. Запоминались глаза — синие и как будто смущающиеся. Ничего резкого — ни в чертах лица, ни в выражении глаз».

С. Есенин лично познакомился с И. Шнейдером 8 ноября 1921 года. В дальнейшем они часто встречаются на концертных выступлениях знаменитой «босоножки», на вечеринках в помещении танцевальной школы Айседоры Дункан. И. Шнейдер вспоминал: «Вечерами, когда собирались гости, Есенина обычно просили читать стихи. Читал он охотно и чаще всего «Исповедь хулигана» и монолог Хлопуши из поэмы «Пугачёв», над которой в то время работал. В интимном кругу читал он негромко, хрипловатым голосом, иногда переходившим в шёпот, очень внятный; иногда в его голосе звучала медь…. Со сцены он, наоборот, читал громко, чуть-чуть «окая». В монологе Хлопуши поднимался до трагического пафоса, а заключительные слова поэмы читал на совсем замирающих тонах, голосом, сжатым горловыми спазмами». И. Шнейдер видел, как С. Есенин долго и очень серьёзно работал над «Пугачёвым». Он отмечал, что: «Есенин очень любил своего «Пугачёва» и был им поглощён. Ещё не кончив работу над поэмой, хлопотал об издании её отдельной книжкой, бегал и звонил в издательство и типографию и однажды ворвался на Пречистенку торжествующий, с пачкой только что сброшюрованных тонких книжечек темно-кирпичного цвета, на которых прямыми и толстыми буквами было оттиснуто: «Пугачёв». Он тут же сделал на одной из них коротенькую надпись и подарил книжку мне. Но у меня её очень быстро стащил кто-то из есенинской «поэтической свиты». Я заметил эту пропажу лишь тогда, когда Есенин и Дункан уже колесили по Европе. Было очень досадно, тем более что я не запомнил текста дарственной надписи. Такая же участь постигла и книжку, подаренную Есениным Ирме Дункан».

Наблюдая за отношениями С. Есенина и А. Дункан, И. Шнейдер отмечал, что: «с Есениным иногда было трудно, тяжело». 9 мая 1922 года перед отлётом из России Илья Шнейдер и Ирма Дункан были свидетелями при составлении Айседорой Дункан завещания, согласно которому в случае её гибели имущество наследует Сергей Есенин, а в случае гибели обоих наследовать должен её брат Раймонд Дункан. 21 июня 1922 года С. Есенин пишет из-за рубежа И. Шнейдеру, что: «Изадора вышла за меня замуж второй раз и теперь уже не Дункан-Есенина, а просто Есенина… У Изадоры дела ужасны. В Берлине адвокат дом её продал и заплатил ей всего 90 тыс. марок. Такая же история может получиться и в Париже. Имущество её: библиотека и мебель расхищены, на деньги в банке наложен арест». О Германии Есенин писал: «Здесь действительно медленный грустный закат, о котором говорит Шпенглер. Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трупно, как воняют внутри они. Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасёт и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы. Нужен поход на Европу». Описывая свои впечатления от поездки по Европе, С. Есенин своих письмах просил И.И. Шнейдера помочь материально сестре Екатерине, которая училась в московской школе.

С. Есенин и И. Дункан надеялись на скорый приезд в Европу учениц школы танца Айседоры Дункан. Поэт писал И. Шнейдеру: «Со школой, конечно, в Европе Вы произведёте фурор». Но этот фурор не состоялся, учениц школы Айседоры Дункан за границу не выпустили. Это решение 21 июля 1922 года принял президиум Коллегии Наркомпроса после того, как 16 июля того же года И. Шнейдер написал письмо наркому образования А.В. Луначарскому с просьбой оказать содействие в выезде учениц на гастроли. После отъезда Дункан в 1922 году за границу, И. Шнейдер руководил её студией, а затем Московским театром-студией имени Айседоры Дункан. И. Шнейдер оказывает помощь А. Дункан после её разрыва отношений с С. Есениным. 8 февраля 1924 года в берлинской газете «Руль» он и Ирма Дункан публикуют письмо в защиту танцовщицы: «В предыдущем номере «Руля» помещена заметка о поэте Есенине, устроившем недавно (с 19 на 20 января 1924 года) в Москве новый очередной скандал и антисемитское выступление. В заметке этой Есенин упоминается как «муж известной танцовщицы Айседоры Дункан». В целях исправления неточности в информации и желая оградить имя большой художницы Айседоры Дункан от фигурирования в скандальной хронике, просим напечатать нижеследующее: Айседора Дункан ничего общего с поэтом Сергеем Есениным не имеет, и развелась с ним ещё в сентябре 1923 года. Ирма Дункан. Директор Московской школы Айседоры Дункан И. Шнейдер». 2 сентября 1924 года И. Шнейдер обратился к С. Есенину с просьбой предоставить его паспорт в милицию, чтобы оформить Айседоре Дункан самостоятельный паспорт для выезда из России. «Заведующий Иностранным Отделом Административного отдела Моссовета сообщил мне, — писал И. Шнейдер Сергею Есенину, — что Айседора въехала последний раз в пределы СССР, будучи вписанной в Ваш паспорт, и что паспорт этот необходимо немедленно предъявить, чтобы выдать Айседоре отдельный». И. Шнейдер писал: «Я прожил с Айседорой Дункан и Сергеем Есениным в Москве под одной кровлей почти три года, немного путешествовал с ними, был свидетелем первой их встречи, в моей памяти жива история их большой любви, которую Луначарский назвал потом «горьким романом».

После смерти Сергея Есенина И. Шнейдер вспоминал: «В 1927 году Луначарский как-то в разговоре заметил, что мне, как человеку, близко знавшему Есенина и Дункан, следует написать о них книгу. Луначарский тогда же написал письмо в Госиздат, рекомендуя заключить со мной договор. Редактуру он брал на себя. Книга была даже поставлена в план… Но тогда я её так и не написал — не мог написать, слишком свежи были могилы».

2 апреля 1949 года И. Шнейдер был арестован с предъявлением обвинения в антисоветской деятельности. 3 декабря 1950 года постановлением Особого Совещания при МГБ получил приговор — 10 лет ИТЛ. Находился в лагере в Инте в Челябинской и Тайшетской пересыльных тюрьмах. Написал в лагере книгу воспоминаний «На реке жизни». После смерти Сталина вернулся из заключения. 19 мая 1956 года был реабилитирован. В статье «Айседора Дункан» опубликованной в журнале «Москва» (1960, № 10) И. Шнейдер рассказал о сложных и противоречивых отношениях Есенина и Дункан, отмечая положительное влияние Дункан на поэта. В журнале «Вопросы литературы» (1964, № 5) в статье «Вокруг Есенина» указал на неточные сведения о Есенине в книгах В. Белоусова «Сергей Есенин» и В. Рождественского» «Страницы жизни». В сборнике «Воспоминания о Есенине», вышедший в 1965 году, В. Шнейдер напечатал воспоминания «Есенин за границей». Наиболее полно свои воспоминания о Есенине и его окружении И. Шнейдер изложил в книге «Встречи с Есениным» (1965).

Вячеслав Иванов — «Дано нам быть в любви и смерти одинокими»

«Дано нам быть в любви и смерти одинокими»

Ivanov VПоэт, драматург, переводчик и литературный критик Вячеслав Иванович Иванов (1866–1949) родился в Москве в семье землемера (геодезиста). Учился в Первой Московской гимназии (1875–1884), которую закончил с золотой медалью. Очень рано обнаружил склонность к изучению языков — в двенадцать лет Иванов самостоятельно начал изучать древнегреческий язык и своё увлечение античностью сохранил на всю жизнь. Окончив гимназию, продолжил обучение сперва на историко-филологическом факультете Московского университета (1884–1886), где два года изучает историю под руководством П.Г. Виноградова. Образование продолжил в Берлинском университете, где, помимо филологии, много занимался историей под руководством немецкого историка, филолога и юриста, будущего лауреата Нобелевской премии по литературе 1902 года Теодора Моммзена. После окончания курса (1891) Иванов пишет на латыни диссертацию о государственных откупах в Древнем Риме («De societatibus vectigalium publicorum populi Romani», появилась в печати лишь в 1911 году). На мировоззрение Иванова наибольшее влияние оказали Фридрих Ницше, Владимир Соловьёв и славянофилы.

Иванов много путешествовал, начиная с 1891 года, объехал значительную часть Европы (жил некоторое время в Афинах, затем в Женеве), посетил Палестину (1902), Египет. Жил преимущественно в Италии и России.

Несмотря на то, что стихи Иванов писал ещё с детства, впервые они были опубликованы в 1898-1899 годах по рекомендации В. Соловьева в «Журнале Министерства Народного Просвещения», «Cosmopolis» и «Вестнике Европы», и остались практически незамеченными. Первый сборник стихотворений «Кормчие звезды» вышел на средства автора в Петербурге в 1903 году.

В 1903-1904 годах Иванов знакомится с А. Блоком В. Брюсовым, К. Бальмонтом, Ю. Балтрушайтисом, Д. Мережковским и З. Гиппиус. В 1905 году поэт поселился в Петербурге. В его квартире по средам собирался кружок символистов, она была одним из идейных центров русского символизма, «творческой лабораторией» поэтов. Иванов выделялся своей эрудицией. В. Шершеневич вспоминал, что это был учёный, у которого «цитаты вылезали не только изо рта, но и из остатка волос, из-под сюртука. Он рассказывал об эпохе Возрождения так запросто, как будто он только вчера пришёл этой эпохи».

Литературные вечера, «среды Вячеслава Иванова», были заметным культурным явлением в эпоху Серебряного века. Участник этих «сред» философ Н. Бердяев так отзывался о В. Иванове: «Один из самых замечательных людей той, богатой талантами эпохи… человек универсальный: поэт, учёный-филолог, специалист по греческой религии, мыслитель, теолог и теософ, публицист, вмешивающийся в политику… Одарённость его была огромная. Но поэтом он был учёным и трудным. Как поэт он стоит ниже А. Блока…».

Иванов сотрудничал в журналах «Весы», «Золотое руно», «Труды и дни», «Аполлон», «Новый Путь», руководил издательством «Оры», участвовал в деятельности Петербургского религиозно-философского общества, публиковался в альманахе «Северные цветы», преподавал (1910–1911) историю древнегреческой литературы на Высших женских курсах.

В 1915 году В. Иванов откликнулся на просьбу С. Городецкого принять участие в сборнике «Краса». С. Городецкий знакомит С. Есенина с присланным стихотворением В. Иванова «Замышленье Баяна», но познакомить поэтов не удалось. Когда в конце декабря 1916 года педагог и литератор В.А. Журов беседовал в Сочи с В. Ивановым о современной русской поэзии и назвал имя С. Есенина, то собеседник признался: «О Есенине не слыхал».

Знакомство В. Иванова и С. Есенина произошло в предреволюционный период. По свидетельству Р. Ивнева, к стихам С. Есенина В. Иванов отнёсся «сочувственно». 26 февраля 1921 года С. Есенин рассказывал И. Розанову о том, что: «В 1915–1917 гг. жил в СПб. Здесь (под влиянием Иванова) смог многое для себя уяснить…». Октябрьскую революцию не принял, но относился к ней лояльно. В 1918-1920 годах был одним из руководителей театрального и литературного отдела Наркомпроса, читал лекции и вёл занятия в секциях Пролеткульта. В 1918 году В. Иванов и С. Есенин встречались на заседаниях в Пролеткульте. Поэт Николай Полетаев писал: «Кого только не перебывало на этих собеседованиях! Рядом с седовласым поэтом Вячеславом Ивановым — молодой токарь Фёдор Киселев, против угрюмого Александровского — восторженный, артикулирующий Андрей Белый, Казин, Орешин, Шершеневич. Все они называли друг друга «товарищ». Только В. Иванову да Белому делались иногда исключения: называли их по имени-отчеству». С. Есенин на некоторых собеседованиях читал стихи. Сближение Иванова с крестьянскими поэтами произошло в революционные годы. По воспоминаниям С. Городецкого, В. Иванов из всех крестьянских поэтов весьма сочувственно относился к Есенину. Рюрик Ивнев писал, что Вячеслав Иванов и Александр Блок «были очарованы и покорены есенинской музой».

В мае 1918 года в изданном поэтическом сборнике «Весенний салон поэтов» среди авторов числятся В. Иванов, С. Есенин и др. Обоих приглашают работать лекторами в открываемую с 15 октября 1918 года «Школу стиховедения». В. Иванов излагал студийцам философию символизма. В. Иванова, как и С. Есенина, выдвигают в декабре 1918 года в состав Литературного отдела Наркомпроса. 27 марта 1919 года В. Иванов, С. Есенин и др. подписали поздравительный адрес М. Горькому в связи с его 50-летием. Оба вступили во вновь созданный при Наркомпросе «Дворец Искусств», дали согласие для участия в «Первом сборнике стихов Дворца Искусств». В сборнике «Автографы» (1919) помещены факсимиле стихотворения С. Есенина, В. Иванова и других поэтов. В 1919 году планировался выезд В. Иванова, А. Белого и С. Есенина в Киев для чтения стихов. 21 августа 1920 года симферопольская газета «Время» в статье литератора И. Весеньева «Из дневника: «Верноподданные» отмечала, что русские поэты, в том числе В. Иванов и С. Есенин, «оптом и в розницу в стихах и прозе кощунственного прославляют державного хозяина — «Красного Иисуса» Ленина». В 1921 году С. Есенин и В. Иванов сотрудничают с журналом «Художественное слово». В опубликованном отделом народного образования «Примерном учебном плане и программах для школ 2-й ступени г. Москвы и Московской губернии» были рекомендованы к изучению произведения Сергея Есенина, Вячеслава Иванова.

В 1921 годах В. Иванов перебрался в Баку, где преподавал в местном университете, был профессором и заведующим кафедрой классической филологии. В Баку В. Иванов защищает докторскую диссертацию, по которой издаёт книгу «Дионис и прадионисийство» (Баку, 1923). В 1924 году Наркомпрос командирует Вячеслава Иванова за границу. В 1926 году принял католичество. С семьёй жил в Риме, получая до 1930 года содержание через Центральную комиссия по улучшению быта учёных при СНК РСФСР (ЦЕКУБУ). До 1936 года Вячеслав Иванов сохраняет советское гражданство, что не позволяло ему поступать на государственную службу в Италии, Египте, хотя ему предлагали профессуру. Иванов живёт в Риме, занимается переводами: он переводит на русский язык Данте, на европейские языки — свои стихи. Преподавал в колледже «Карло Борромео» в Павии, в Папском Восточном институте (с 1936 г., профессор русского языка и литературы). В 1948 году по заказу Ватикана он работает над вступлением и примечаниями к Псалтири. В последние годы жизни Вячеслав Иванов вёл уединённый образ жизни, встречаясь лишь с несколькими близкими ему людьми, среди которых была чета Мережковских.

Умер Вячеслав Иванович Иванов 16 июля 1949 года в Риме, похоронен на кладбище Тестаччо.

Эдуард Гетманский

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика